– А ты кем был до службы, младший лейтенант?
– До четырнадцати лет жил с мамой и дедом в Зюльзе. Есть такое село на берегу Нерчи. Отца не помню. Партизанил он в Гражданскую войну. В Нерчинске его белые в плен взяли, когда из разведки в отряд возвращался. Пытали сильно. Если бы не «Золотая сотня» Макара Якимова, налетевшая тогда на их контрразведку, не было бы меня. После войны батя долго болел. Маленьким я без него остался.
– Отряд Красной армии, а назывался «Золотой сотней». Чудно, – удивился Лешка.
– Рабочие старательских артелей Балея золото добывали, вот и прозвали их партизанский отряд «Золотой сотней». Потом к ним бедные казаки примкнули с окружных сел. Летучий отряд Якимова до Волочаевки гнал нечисть, которая в Гражданскую народ грабила, – ответил Мамаев и продолжил расспрашивать Егора, прикрывая ладонью глаза от солнца:
– Значит, тебя мать воспитывала одна?
– Нет, с дедом Трофимом. Дед тоже воевал, только в Русско-японскую, в 1-м Нерчинском полку Забайкальского казачьего войска под Мукденом. Не любил он говорить о тех временах. Трофим Игнатьевич промыслом занимался, в тайгу надолго уходил, соболя, белку добывал. Меня рано с собой брать стал, стрелять научил, зверя скрадывать, следы распознавать. А мама учительницей в школе работает. После шестого класса брат Антон забрал к себе в Читу, в ремесленное училище при ПВРЗ определил учиться на токаря. Я до войны в вечерней школе семилетку окончил. В сорок первом мужиков на фронт забрали, а мы у станков встали, снаряды делали, – степенно рассказывал Егор.
– Ты, наверное, и белке в глаз попадаешь? – ухмыляясь, спросил Лешка.
– Так иначе зверьку шкурку попортишь, – недоуменно пожал плечами Егор.
– А как в контрразведку попал? – спросил капитан.
– В армию меня призвали в апреле сорок четвертого, когда исполнилось восемнадцать. Думал, на фронт поеду за брата мстить. А меня как образованного в пехотное училище во Владивосток определили. После окончания учебы зачитали нам на парадном построении приказ о присвоении званий младших лейтенантов. Распределения ждали несколько дней. Думали, всех отправят на Западный фронт, но пришел особист-смершевец и забрал меня и еще четверых ребят с собой. На вокзале погрузились в поезд и через сутки оказались в Хабаровске, в спецшколе при Главном управлении контрразведки. Пока учился, отгремела война. По окончании школы весь курс оставили в Хабаровске, а меня направили по месту жительства, в Читу.
– Что ж ты не сказал, что у тебя в городе родня? Я бы отпустил их проведать, – укорил Семен.
– Некого проведывать. Анна замуж вышла, а детей у брата не было.
– Осуждаешь ее? – хмуро глянул на него Алексей.
– Нет. Не хочу напоминать невестке о нашей семье. – Егор выкинул стебелек тысячелистника, который крутил все это время в пальцах, и, как Мамаев, растянулся на горячей гальке.
Лешка вытащил из кармана кисет и аккуратно нарезанные листочки газеты, насыпал в один из них махорки, провел языком по бумаге и склеил самокрутку. Выхватив пальцами уголек из костерка, прикурил, выпустил струйку горького дыма и задумчиво проговорил:
– А нас трое у матери было, когда отец из дома ушел и на другой женился. Он у меня инженер, автохозяйством заведует. А мама работает художником-оформителем в городском драматическом театре. Я как ушел в армию весной тридцать девятого, так и не был ни разу в Саратове. Считай, шесть лет. Сейчас у нас там хорошо, вишня, сливы поспели, скоро из Астрахани арбузы привезут. У нас с пацанами игра такая была – один из ребят, зажав в руке пятак, делал вид, что выбирает самый спелый арбуз, и забирался наверх развала, а потом со всей силы толкал ногой. Вся гора раскатывалась в разные стороны. Пока хозяин с криком собирал арбузы, пацаны выскакивали из засады, хватали самый большой и бежали кто куда.
