Бессмыслица. Невероятно глупая способность: забирать боль у тех, кто за эту боль держится, кто стремится к новой боли.
Я встаю, заправляю кровать и подхожу к зеркалу. Расчесываю волосы медленно и сосредоточенно, считая это одним из тех занятий, что отвлекают от того, что творится за окном, и внезапно становлюсь похожей на обычного человека. Правда, это иллюзия, конечно.
Я далеко не обычный человек. И проблемы у меня не человеческие.
Я спускаюсь вниз. Мамы уже нет. Она рано уходит. Наверное, специально убегает, чтобы я не перенимала ее чувств. По утрам жизнь часто кажется невыносимой. Ночью ты готов свернуть горы, а с рассветом хочешь слиться с пылью.
Послезавтра Йоль – день зимнего солнцестояния. Мне опять придется запереть себя в ванной комнате, а матери вновь придется не вставать с постели. Но мы привыкли.
Мне хочется прогуляться, хотя я прекрасно понимаю, во что это может вылиться. Но сидеть дома невыносимо. Когда-то я уже пыталась запереть себя, замуровать в коттедже, как в тюрьме, лишь бы не встречаться с людьми и не испытывать их чувства. Но потом до меня дошло, что из дома выходить нужно, иначе я окончательно сойду с ума.
Я натягиваю куртку и выхожу из дома, не поднимая глаз. Я привыкла смотреть на носки кроссовок и считать шаги: это отвлекает от происходящего вокруг.
Сразу сворачиваю с главной дороги. Бреду вдоль леса, вдыхаю запах хвои. Ветер завывает где-то высоко в небе, а я иду по тропинке и считаю: шестьдесят два, шестьдесят три. Слышен рокот волн. Шестьдесят пять. Чувствуется запах океана. Эта дорога – мое спасение, изолированный путь от неприятностей, бушующих в городе.
Через какое-то время я оказываюсь перед пугающей пропастью. Папа показал мне это место и сказал, что я могу находиться здесь сколько пожелаю. Могу наблюдать за волнами и ждать, когда он вернется. Могу первой увидеть его лодку.
Я подхожу к краю обрыва, усаживаюсь на сухую землю и выдыхаю.
Папа редко бывает дома, он почти все время рыбачит. Иногда я не вижу его неделями и невероятно скучаю. Они с мамой словно были созданы для такой непутевой дочери. Даже не знаю, что бы со мной сделали другие родители.
Я наблюдаю за грозовыми тучами, скопившимися над горизонтом.
– Ты никогда меня не слушаешь! – неожиданно раздается за моей спиной женский голос, и я резко оборачиваюсь. – Никогда!
Отлично! Впервые за долгие месяцы кто-то решил посетить этот утес одновременно со мной. Спасибо, Удача, ты блестяще сработала.
– Чего ты орешь?
– Не трогай меня!
– Ко мне живо подойди, идиотка!
Внезапно я ощущаю такой поток ненависти, что у меня перехватывает дыхание. Тут же хватаюсь пальцами за горло и широко распахиваю глаза. Нет-нет, пожалуйста!
– Что я тебе сделала? – в слезах кричит девушка. – Что я тебе…
Раздается звук звонкой пощечины, и я дергаю головой, словно ударили меня.
Ненавижу людей.
Ссора прекращается. Звуки стихают. Кажется, все закончилось, но нет. Я знаю правду, чувствую ее. Парень уходит, ненависть исчезает вместе с ним. А затем на утес, с трудом переставляя ноги, выходит девушка. На ее лице горит след от пощечины. Слезы катятся по щекам. Она становится почти на самый край и только потом замечает меня.
Я всегда вижу, когда людям стыдно за то, какие они, за неумение дать сдачи, за неуважение к себе. Такие девушки, как эта, словно дымка: они не живут, а плавают и мельтешат перед глазами. От них отмахиваются, их не воспринимают. Ими пользуются, ею пользуются, пользовались так много раз. Я вижу правду в серых глазах незнакомки. Она не убегает, а я поднимаюсь на ноги.
