Правда, автор «Бедной Лизы» был, по своему обыкновению, чрезмерно романтически настроенным. Современник же этого события, гетман Жоклевский рассказывал: «Когда уже все нужное таким образом было приготовлено, в полночь Каменецкий приступил со своей стороны к стене, и потихоньку взлезали на оную посредством лестниц, влез и сам Каменецкий, на стене не было кому и приметить их; и когда уже взошло наших большое количество и стали расходиться по стенам и башням, тогда показалось только малое число москвитян при воротах Авраамовских; они хотели было защищаться, но, увидев большое число наших, бросились бежать вниз. Немецкая пехота со своей стороны взлезла также на валы почти в одно и то же время; но там, в недальнем расстоянии, находился сам Шеин с несколькими десятками человек, как бы между пробитою стеною, чрез которую влезли немцы, и, приметив их, начал перестреливаться с ними. Но услышав пальбу в той стороне, где был Каменецкий, пришел в беспокойство и поспешил зажечь порох, подложенный под помянутый свод. И в самом деле зажженный им порох взорвал большой кусок стены, так что проломом сим открылся довольно удобный вход в крепость, которым и вошел маршал с теми, кои при нем находились…
Огонь достигнул до запасов пороха (коего было достаточно на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел свое местопребывание архиепископ) с собравшимися в нее людьми, которые неизвестно даже куда девались, – разбросанные останки как бы с дымом улетели. Когда огонь распространился, многие из москвитян, подобно как и в Москве, добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой, как сказано, стреляя в немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако не легко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившиеся при нем старались отвратить его от этого намерения. Отвратил же его, кажется, от сего больше всех бывший с ним – еще дитя – сын его, и так он приказал громко звать Каменецкого, который когда пришел и удалил немцев, весьма раздраженных, коим по сей причине не доверял Шеин, сей последний вышел к нему с сыном и со всеми при нем находившимися».
То есть, трагедия была, люди погибли. Но не так красиво, как хотелось бы Карамзину.
* * *
Современный собор заложен был в 1677 году, а освящен – спустя 63 года. Вскоре после этого Смоленск был вновь захвачен европейцами, на этот раз Наполеоном. Историк П. Никитин сообщал о посещении Бонапартом главного храма города Смоленска: «7 августа он отправился в собор. Войдя туда с покрытой головою, он был поражен великолепием и торжественностью храма и снял шляпу, что сделали и все окружавшие его… Ужасна была картина, представившаяся Наполеону в храме Божьей Матери. Там искали убежища не успевшие спастись из города и лишенные крова. Но никому из страдальцев не простер он руки помощи… Только бросил на несчастных свирепый взгляд и, уходя, приказал поставить к собору часового, чрез что храм этот уцелел от разорения».
Говорят, при отступлении французы позабыли часового – его сняли с поста только русские солдаты, вошедшие, спустя несколько месяцев, в освобожденный город.
Тогда же были вынуты и сочтены личные вещи жителей Смоленска, спрятанные для надежности в соборе. Список получился жалкий: «Ряска суконная темноватая под волчьим мехом, штука затрапезы, черный халат, простыней парусиновых три, одеяло суконное под бумагою, мешок сурового полотна с разною одеждою, енотовый мех, две маленьких подушки, две перины: на одной наволочка – тиковая, на другой – простая выбойковая ветхая, две подушки, на коих выбойковые наволоки, старинный фрак зеленый ветхий, две шляпы пуховые ветхие, мешочек разного серебряного лому, фаянсовых тарелок шесть, блюд оловянных десять, тарелок оловянных семь, сервизов оловянных семь, из коих пять с крышками, а две без крышек, оловянный слиток, старый оловянный чайник, подсвечников медных четыре, желтой меди самовар, сахарница жестяная, солонка оловянная, чайных блюдец два, медная кастрюля, две медных яндовы, кои взяты в архиерейский дом, двое стенных деревянных испорченных часов, два зеркала, наволока белая большая завязанная, узел, навязанный в шелковом платке, сундук окованный и запертый, с темным ковром, рябая тиковая завязанная наволока, узел, навязанный в старом желтом одеяле, мешок сурового полотна зашитый, два мешка: один рябой, а другой белый, завязанные, наволока белая с перьями, курта зеленого английского сукна, голландское покроенное сукно, бекеш на смушечьем меху суконный ветхий, сюртук суконный ветхий, андарак суконный штофовый, кафтан голубого сукна, камзол зеленого сукна, халат камлотный зеленый, тулуп ветхий нагольный, сизогарнитуровый женский халат, шапка женская старой парчи, да образ Божией Матери любастровый позлащенный».
