Ворота снова поднимаются из земли.
Эмма встает из своей могилы.
В два часа живот начинает болеть от голода, а бутылка с водой, которая всегда лежит на заднем сиденье, опустела. В салоне невыносимая жара. Он выключил мотор после часа сидения, опасаясь, что кто-нибудь заметит машину и позвонит в полицию.
Он выходит. Идет к незастроенному участку и мочится под пинией. Если ждать достаточно долго, то всегда чего-нибудь дождешься. Задержись, и тебе явится истина. Это может занять годы, десятилетия, но в конце концов ты сможешь продвинуться дальше. Нерешенных загадок очень мало.
Стрелки часов приближаются к трем, когда к дому подъезжает черный «Лексус», и ворота снова опускаются под землю. Стекла в машине тонированные, но Тим все-таки различает две фигуры на сиденьях, мужчина, женщина, разглядеть невозможно. Он берет камеру и делает несколько быстрых снимков.
Машина въезжает на территорию виллы, и ворота становятся самими собой, губы снова видны в зеркале, кисточка размазывает по ним помаду, Эмма улыбается, смотрит на него в зеркало, встречается с ним взглядом.
– Ты теперь счастлива, или? – спрашивает он.
– Ну это же только помада, – отвечает она.
Живот сводит судорогой. Лучше подождать и не лезть сейчас через стену, утыканную осколками стекла, надо дать им время приступить к тому, чем они собираются заниматься.
Стукачество. Он знаком с тем, как в криминальных кругах поступают с доносчиками. В стокгольмском пригороде Ринкебю он видел восемнадцатилетнего парня с дыркой от пули во лбу и вырезанным языком. Его нашли в мусорном контейнере две восьмилетние девчушки, искавшие выброшенные игрушки.
Шпионить, следить. Кондиционер снова включен, но ему все равно кажется, что тело нагрелось и как бы покрыто маслом, как после массажа в дешевом салоне. Он смотрит на пальмы в саду вокруг дома Петера Канта, края зеленых листьев стали коричневыми и кажутся в солнечном свете острыми, как заточенные лезвия.
Тим берет камеру с заднего сиденья, выходит из машины, достает из багажника жесткую подстилку и идет к дому. Солнце палит уже не так сильно, но зной все еще ощутим, и он старается подавить приступ чихания, вызванный быстрым переходом от холода к теплу.
Он останавливается у ворот, осматривается, хватается за верхний край стены, старательно избегая осколков стекла, которые ему видны. Подтягивается. Земля за стеной круто уходит вниз рядом с мраморной лестницей и въездом в гараж к кустам и огромному кактусу с колючками в десять сантиметров длиной. Край стены густо утыкан осколками. Он спрыгивает обратно, набрасывает на стену подстилку и снова подтягивается наверх. Переползает стену, чувствуя под собой стекла, спрыгивает, ему удается удержать себя в вертикальном положении, когда тело скользит по склону, и приземляется на ноги. Перетаскивает к себе жесткую подстилку и идет к дому, вдоль стены, вниз по лестнице, окруженной выложенными там и сям каменными плитами и цветущими белыми розами.
Черный бассейн.
Пропасть, о которой говорил Кант.
Бассейн и на самом деле кажется бездонным. Вокруг стоят шезлонги из нержавейки с мягкими светло-лиловыми матрасами и подушками-сидушками.
Темная комната с черными диванами за высокими стеклянными дверями, прямо напротив вездесущего моря. И небо, которому мешает встретиться с морем четкая белая линия горизонта, которая, кажется, умышленно держит разделенными землю и воздух.
