– Казаче, уважь! – проревел он, словно с утра не жравший бык. – Выпей с нами.
Зырян вновь перекрестился и буркнул:
– Господь с вами, братцы стрельцы. Дело у меня.
Апроксия усадили на место и налили еще чарку. Красная девка указала казаку за пустой стол у окна. Откинув полы кафтана и сняв саблю, Зырян уткнулся взглядом в стол.
– Шли солдатушки слободкой-слободой, – разнеслась по кабаку унылая стрелецкая песня.
– Манят девушек-девчушек за собой. Ой, за собой, – подхватил басом усатый стрелец.
Зырян улыбнулся. Девка-кабатчица тут же очутилась сбоку со штофом водки и с дюжиной соленых огурцов на расписной глиняной тарелке.
– Хлеба, казаче, али пирогов на закуску? – прощебетала девка.
Зырян накрыл тарелку с огурцами ладонью. Кабатчица понимающе кивнула и упорхнула на свое место. Стрельцы продолжали гулять.
С караула сменились служивые. Он бы и сам в их положении горькую каждый день пил. То одному царю присягай, то другому. С Годуновыми порядок был, хоть и голодно. А сейчас то один царем назовется, то другой. Слышал Зырян, что у самозванца-царя, что в Тушино лагерем стал, племянник объявился, царевич Август, внебрачный сын царя Федора Иоанновича.
Зырян захмелел. Горькая разносила по телу тепло, дурманила разум, уносила печали и беды, словно исчезающее за крышами изб ненастье. Статная девка-кабатчица проплыла перед помутневшими глазами, будто сладкое наваждение.
– Повторить, казаче? – словно иволга, пропела она.
Зырян ухватил ее за тонкое запястье.
– Повтори, красавица, коли не жалко.
Девка лукаво улыбнулась:
– А гроши-то есть у тебя, казаче?
– Есть гроши!
Зырян вывалил звякнувшую горсть монет на стол. Глаза девки ярко сверкнули.
– Оставайся на постой, казак, – тихо произнесла она. – Я угол наверху приготовлю.
Зырян кивнул.
– Если хочешь, сама приду, – застенчиво и тихо добавила она.
– Эй, казак! – поднялся один из стрельцов. – Ты чего к нашей девке пристаешь?
Зырян обернулся. Стрелец, бросивший ему вызов, был много шире в плечах и выше. Мордобой казаку сейчас был ни к чему.
– Дело государево!
Зырян достал из кармана свиток, что сунул ему напоследок вместе с грошами боярин Стрешнев. Увидев двуглавого орла на печати, стрельцы загудели и успокоились. Девка зажгла еще свечи.
– Споем, стрельцы! – проревел здоровый детина в красном кафтане.
Он ухватил своей огромной лапой стакан с горькой и разом опрокинул его себе в горло.
– Запевай, Андрей, а мы подхватим! – ободрили его собутыльники.
Не отец, не мать разлучили нас,
Разлучил же нас тот великий князь,
Князь Иван, государь Васильевич.
Перед глазами Зыряна все поплыло, и он провалился в серый густой туман.
* * *
По случаю признания царицей Мариной Юрьевной в тушинском самозванце своего мужа истинного царя Димитрия князь-гетман Роман Рожинский распорядился устроить пир для своих приближенных, а также для свиты царицы и царя Димитрия.
На следующий день была задумана тайная помолвка вновь соединенной царственной пары. В Тушино, словно дятлы в весеннем лесу, застучали плотницкие топоры, завыли острозубые пилы, вгрызаясь в бревна. Весь лагерь вновь пришел в движение, начал строиться, обрастать новыми избами, среди которых особенно выделялся будущий дворец царя Димитрия.
Строить решили по старорусскому обычаю. Первый этаж – из камня с прорезанными в нем небольшими оконцами-бойницами. На второй этаж поставили деревянный сруб, который увенчали небольшим куполом. С боков начали пристраивать женскую половину, где будет размещаться царица и ее двор. С храмом будущие хоромы соединили крытым бревенчатым переходом, в котором также прорезали пилами узкие бойницы. Строители и плотники засновали по всему Тушино. К воротам потянулись телеги с камнем для постройки единственной пока в усадьбе царя каменной белой башни.
