Филарет захлопнул дверь.
– Ну, собирайся, – окликнул он прильнувшего к тарелке арапчонка, – к царице твоей пойдем. Ждут уже. – Глаза Филарета скользнули по ликам святых в киоте и переместились на мальчонку. – Пойдем уже, отрок, – распорядился Филарет.
Митрополит открыл дверь. В лицо ударил резкий запах скоромного и вина. Гетман Рожинский стоял посреди царских хором с обнаженной саблей в руках.
– Нечего Ваське Шуйскому трон незаконно занимать. Весной на Москву пойдем! – истошно заорал он.
Заслышав эти слова, шляхта вскинула вверх сабли. Марина заткнула уши. Пьяные распаленные поляки, предвкушая скорую добычу, принялись колотить деревянными мисками по столу.
Хорунжий Домбровский, сидевший слева от атамана, повернулся к Заруцкому. Его пьяные глаза то сходились к переносице, то возвращались обратно. Хорунжий рыгнул и положил руки на плечи Заруцкого:
– А ты, Иван, пойдешь с нами на Москву?
Заруцкий дернулся и скинул с себя руки поляка:
– На кой черт мне ваша Москва.
– Москва всем нужна! – довольно пробурчал хорунжий и всей лапой ухватился за кружку.
Заруцкий видел, как ходит по горлу его кадык, заглатывая сладкое виноградное пойло. Он даже на минуту увидел, как из этого выпирающего кадыка на зеленую московскую траву будет хлестать алая кровь.
Филарет перекрестился и полностью зашел в царские хоромы. 3авидев русского митрополита, глаза поляков тут же налились пьяной злобой. Деревянные миски опустились на стол, и в горнице воцарилась мертвая тишина. Рожинский молчаливо опустил саблю и отошел в сторону, пропуская Филарета вперед.
– Здравия желаю, твое величество, – буркнул митрополит. – Говорить со мной хотел?
Пьяная рожа царя расплылась в недоброй ухмылке.
– Хотел, хотел, – закивал Димитрий митрополиту. – Стрельцы сказывали нам, будто бы ты, Филарет, на нашем царском дворе лазутчика Шуйского поймал. Поймал да к себе в избу спровадил. Не допросил. От караула укрыл. Кого прячешь, митрополит?
Димитрий бросил недоеденную курицу в тарелку. Слуга платком утер стекавший по подбородку царя жир. Царица заинтересованно повернула голову к царю.
– Какой лазутчик? – с акцентом спросила она. Обычно говорила Марина без польского акцента, но сейчас намеренно исковеркала произношение русских слов. Этим она надеялась вывести из равновесия такого всегда спокойного митрополита Филарета.
Филарет усмехнулся:
– Поймал, твоя правда, государь, да только не лазутчик это вовсе, а мальчонка.
Димитрий оскалился:
– А ну покажи.
Кочубейка от страха сильнее вжался в спину Филарета. Митрополит тихонько вывел мальчонку и поставил его перед собой, опустив ему свою широкую ладонь на чело.
– Марыська! – внезапно вскрикнула царица, затем ее глаза закатились, а тело беззвучно повалилось на перильца трона.
– Царице дурно! – завизжали слуги.
Димитрий вскочил с трона. Марину уже вытащили из-за стола и уложили на лавку, обмахивая платком.
– Чего это с царицей, владыка? – непонимающе пробурчал Димитрий.
– Это у тебя спросить надо, – мрачно заявил Филарет. – Ты царь, тебе и знать положено.
Дмитрий встал из-за стола и обошел лавку, где слуги суетились над упавшей в обморок царицей.
– Что с ней?
Димитрий склонился над царицей. Губы Марины посинели, а дыхание стало прерывистым и хриплым.
– Не падучая хоть? – предположил царь.
Служанка отчаянно замотала головой.
– Царица переволновалась! – буркнула, обтирая ее лоб холодной тряпицей.
