Воеводы настороженно притихли, ожидая неприятностей.
– А посему под Суздаль, на Лисовского, пойдут полком боярин… Борис Михайлович Лыков да князь Яков Петрович Барятинский, – закончил князь Михаил весьма неуверенно, почувствовав эту настороженность по тому, как в палате стало ещё тише.
Барятинский криво усмехнулся в густую бороду:
– То негоже, Михайло Васильевич. Не бывать мне в товарищах с Лыковым! Не хаживал, и меньше князя Бориса быть немочно!.. Никому в чести убыток не нужен… И если не отменишь сей наказ, бить мне челом государю на князя Бориса!
– Не делом бьёшь! – остановил его князь Михаил. – Не надо, Яков Петрович! Не оскорбляй чести Бориса Михайловича!
На красивом, с тонкими чертами лице Лыкова появились багровые пятна. Голубые глаза и гладкая белая кожа ярко высветили их. И князь Борис с трудом выдавил из себя:
– Барятинские с нами, Лыковыми, бывали бессловно в меньших товарищах… И с теми, которые с нами живут, в пятых и в шестых, везде в товарищах…
Среди Лыковых и Кашиных, из рода Оболенских, князь Борис Михайлович был самым «лучшим» и болезненно воспринимал всё, что касалось принижения его по лествице. И немало эта причина побудила его жениться на Анастасии Романовой, младшей дочери боярина Никиты Романова-Юрьева, сестре митрополита Филарета, сейчас в эту пору находящегося в Тушино, при Матюшке…
– Брехня это, Борис Михайлович! – громко выкрикнул Барятинский и пренебрежительно махнул рукой. – Брехня!
– Яков Петрович, силён этот поляк и опытен на коне! – стал уговаривать его князь Михаил. – На разные полки идти нельзя… Одна голова нужна!
Барятинский насупился:
– Вот и вели её снять, но не вели ходить в товарищах с князем Борисом!
Он побагровел тоже, и лицо у него покрылось испариной.
– Ох, Яков Петрович, Яков Петрович! – сокрушённым голосом заговорил князь Михаил. – Такое время, а ты!.. Скверно, скверно! Бей челом государю! Не возьму назад указ, не возьму! Но смотри: государь не простит чести князя Бориса!.. И раз так – подавай случаи!
Он отвернулся от Барятинского и крикнул дьяку:
– Тимофей, проверь по делам Разряда! И на Москву отпиши!
Барятинский смолчал, еле сдержался, чтобы не наговорить грубостей Лыкову да и тому же Скопину.
– Ладно, подождём государево слово! – натянуто сказал князь Михаил и обратился к Лыкову: – А под Суздаль ты пойдёшь!.. Всё, господа, на сегодня всё!
Он устало поднялся с массивного дубового кресла.
Воеводы шумно зашевелились, встали с лавок и кучно вышли из палаты.
– Тимофей, останься! – окликнул князь Михаил дьяка. – Ты вот что, – подошёл он к нему, – как он подаст челобитную, отправь к государю без мешкоты. Чтобы ответ до Юрьева пришёл…
Ответ на челобитную Барятинского пришёл быстро. И князь Михаил тут же вызвал заместничавших воевод к себе в ставку.
Дьяк Тимофей развернул грамоту и приготовился читать.
– Чти, чти, – сказал ему князь Михаил и стал прохаживаться по большой воеводской палате.
Несмотря на свой рост в добрую сажень, он был ловок и двигался легко, изящно. Лишь под тяжестью его громадного тела жалобно поскрипывали половицы. С большой круглой головой, ранними зализами и слегка вздёрнутым твёрдым подбородком, который подпирал высокий воротник кафтана, он ходил и ходил, не глядя на воевод, заранее хмурил лоб, нагоняя на лицо строгость.
– «От царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси, – начал читать дьяк, раскручивая столбец, – большому воеводе нашему, князю Михаилу Васильевичу Скопину-Шуйскому. А писал ты к нам, великому государю, что князь Яков Петрович, не послушав твоего указа, не пошёл с боярином нашим Борисом Михайловичем против литовских людей под Суздаль. И получив ту челобитную Якова, и рассмотрев дела местного приказа и Разряда и случаи, что дал князь Яков, решили мы: не по делу бьёт челом князь Яков… Под Суздаль же, на Лисовского, послать их по разным полкам. Но “литву” непременно повоевать»…
