– Крепкий табачок, не то, что ваш эрзац. Фюрер ваш, сам не живет и народу не дает. Вы немцы, самая дисциплинированная нация в мире, на таких только воду возить. Тянете покорно. А если вам еще сказать, что вы самая породистая скотина, то вы это еще и с песнями делаете. Дойчланд, Дойчланд убер аллес. Ферштейн?
– Я, я!– согласился Эрнст ни чего не поняв из того, что говорит этот седой танкист про Германию. Плащ палатка снова распахнулась и в блиндажик протиснулся еще один танкист, в таком же черном комбинезоне без знаков различия и с термосом в руках.
– Силиверстович, я кофейку принес. Ну и кое-что перекусить. Гутен таг,– кивнул он Эрнсту и тот машинально ответил: – Добрый день,– второй русский был тоже пожилым и даже с седой бородкой, совершенно нелепо торчащей из шлемофона, но этот совершенно свободно говорил по-немецки, на языке, правда, академическом. Эрнст некоторых слов не понимал и сделал вывод, что этот русский очень образованный человек и изучал немецкий не иначе как в университете. Но это он понял некоторое время спустя, а сейчас с интересом наблюдал, как на снарядном ящике расставляются кружки и раскладывается нехитрая еда. Запах кофе, настоящий, давно забытый на войне, заполнил тесное помещение, забытым же домашним уютом и теплом. Эрнст проглотил набежавшую слюну и, взяв обеими руками горячую кружку, сделал пару глотков. Война, кровь, смерть, взрывы и скрежет зубов, все куда-то пропало и Эрнст почувствовал себя вдруг маленьким мальчиком, сидящим за столом в родном доме и он, закрыв глаза, вдыхал запах кофе и ему не хотелось их открывать.
– Ишь, пригорюнился немец-то,– кивнул на него Силиверстович.– Лет двадцать, пацан совсем сопливый. Не бреется еще, а людей пади на тот свет отправил немеряно.
– На войне мальчишки быстро взрослеют, Силиверстович. Я вон помню, тоже в его годах, так же вот из огня, да в полымя… Из лагеря, да на фронт.
– Ну, он-то вряд ли из лагеря. От маминой юбки скорее всего. Вот и пыхтит. Вспомнился пади дом. А второго ты, я смотрю, приложил бедолагу так, что скоро слюнями изойдет. Может голову проломил и врачебная помощь требуется? Осмотреть бы паршивца на предмет травмы.
– Да я ему ладошкой легонько приложился по каске, оглушил немного. Полежит, да и придет в себя. Контузило, очевидно. Это не смертельно. Дышит вполне размеренно. Возможно, что уже пришел в себя и притворяется шельмец,– возразил Федор Леонидович.– Вас как зовут, молодой человек?– обратился он к Эрнсту.
– Эрнст,– поспешно представился немец.
– А меня Федором. Теодор по-вашему. Вы не откажите в любезности, взгляните, что там с вашим товарищем? Шепните ему на ушко, что мы его расстреливать не станем. Пусть встает и присаживается. Сейчас мы ему спроворим грамм сто согревающе-бодрящего и все, как рукой снимет,– Эрнст послушно склонился над Отто и, подергав его за ворот, шепнул:
– Отто, здесь простые танкисты, нормальные люди. Вставай, они предлагают горячий кофе и еще чего-то для бодрости,– Отто открыл левый глаз, подобрал слюни и, приподняв голову, с минуту оценивал диспозицию. Раскладка ему явно не понравилась и он, скривившись от головной боли, сел. Кружку, в которую русский набулькал из фляги прямо в кофе что-то "бодрящее" принял с явной неохотой, будто одолжение делая и принялся хлебать горячий кофе с коньяком пополам, обстоятельно и без особого фанатизма. Голова у Отто гудела и изображение слегка плыло, но кофе с коньяком явно подействовал на вестибулярный аппарат благотворно и Отто пробулькал:
