– Разрешите, товарищ майор?– рядовому Викентьеву не терпелось постучаться в родные, завалившиеся на бок ворота.
– Давай, Трофим Иванович, только мне кажется, что нет тут никого. Даже собак не слышно.
Деревня, а скорее уж хуторок, угрюмо молчал, нахохлившись под дощатыми крышами и Викентьев, дернув за щеколду, толкнул ворота, распахивая их во двор. Судя по тому, как он зарос травой, люди отсюда ушли давно. Еще с лета и заколоченные ставни свидетельствовали об этом лучше всяких слов.
– Где же все?– Викентьев стоял посреди двора и растерянно озирался по сторонам.
– Ушли еще летом. А может и еще раньше. Заросло все. Сестры-то твои что тоже все здесь жили?
– Нет, только младшая – Клавдия. Ольга с Натахой в Можайск перебрались. Наталья за мента замуж вышла. Сволочной мужик. Участковым работает. Он меня и сажал последний раз по-родственному. Митяй – собака. А Ольга за железнодорожника выскочила. Хороший мужик. Свойский. Пади в армии щас.
– Ты вот что, Трофим Иванович, пробежись по деревне, может и жив кто из стариков. Ну а мы, с твоего разрешения, в доме твоем устроимся на ночлег. С утра в Можайск пробежимся. Давай. Автомат возьми. Мало ли кто тут бродит сейчас. Те же дезертиры. В момент без штанов оставят. А "сидор" оставь,– распорядился Михаил.
Рядовой Викентьев ушел по соседям, а Михаил с рядовым Котовым, прошли в дом, сбив с входных дверей, приколоченную на один гвоздь доску. Посветив фонарем в горнице, Михаил понял, что собирались хозяева отсюда в спешке, кем-то или чем-то подгоняемые. Оставлена была посуда и на кровати громоздились увязанные, но не взятые с собой узлы с тряпками.
– Спешили,– Кот проскрипел половицами рассохшимися к окну и сдернул с него серую тряпку. Попробовал открыть створки оконные, но ставня не позволила заколоченная это сделать и он молча повернувшись, ушел во двор. Сорвал там доски и, вернувшись, удовлетворенно заметил: – Сумрачно, но без фонаря все видно. Выключайте, товарищ майор. Фонарь у вас конечно фартовый, но на долго его не хватит. Печь что ли протопить, пока Винт там старушек ищет? Вон и дрова есть.
– Топи, если замерз,– Михаил прошел к столу и провел по нему пальцем. Пыль накопилась в сантиметр толщиной, и он щелкнул пальцами, убирая ее из всего дома сразу. Возится с тряпками и водой не хотелось. Выскобленный ножом стол, зачернел в сумраке вечернем и Михаил присев на лавку, принялся выкладывать на него сухой паек.
– Я за водой,– сообщил ему Кот и выскочил с ведром из дома. Вернулся он через пять минут и принялся греметь чугунками, весело насвистывая что-то блатное. Печка русская не подвела и исправно начала согревать дом уже через полчаса, наполнив его уютом и запахом свежевыпеченного хлеба. Появившийся в дверном проеме рядовой Викентьев, молча прикрыл за собой дверь и, повесив на гвоздь у входа автомат, присел к столу.
– Нет никого,– догадался Котов. Викентьев кивнул и, поднявшись, обошел горницу. Подолгу останавливаясь у развешанных по стенам застекленных рамок с фотографиями. Одну из них он снял и опять подсев к столу, показал ее Михаилу.
– Все семейство здесь. Вот тот, что с мордой круглой – это я. Сестренки и батя с матерью,– всего фотокарточек застекленных было штук десять, но групповая была одна и Михаил вгляделся в лица. Простые, бесхитростные, русские. – Фотограф в Можайске фотографировал еще перед революцией. Мне тогда пятнадцать стукнуло.– Вспомнил Викентьев.
