«Очень подозрительно, если не сказать, что фатально для всей легенды о происхождении старца», – думал студент-историк.
«Поверим житию в последующих сведениях, – решил Петров. – Итак, жена Гавриила действительно умерла вскоре после родов. Допустим, это было на рубеже 90-х годов XVI в. Тогда дочери, девице, как о ней говорится в пересказе жития, в 1612 г., как минимум, около 20 лет или чуть больше. А если она родилась раньше лет на 20? Тогда ей уже за сорок, и раз нет жениха, то пора задуматься о монастыре? Но из контекста житийного повествования понятно, что речь шла о молодой девушке, над которой желали надругаться захватчики Вологды». Снова неувязка!
Во многое в этом житийном повествовании можно было поверить только с большими допусками. Петров был полон скепсиса в отношении биографических сведений о Галактионе. Дочь старца явилась причиной его гибели. «А дочь ли она ему была? Может и дочь, только духовная, а может быть, все было по-иному? Может, у старика была страсть к юной вологжанке? Петрова начали преследовать смелые фантазии, ведь если знать, как искажалась правда в агиографических сочинениях, то могло быть всякое.
Главная интрига в жизнеописании Галактиона была связана с его проклятием городу.
В житии сказано, что он предвидел гибель города и «являл» об этом городским мужам, заклинал устроить во спасение храм поблизости от своей кельи, но его не послушали. Некто Нечай Щелкунов высмеял старца, обвинив его в стяжательстве. Галактион проклял обидчика и пообещал ему всякие несчастья. Предсказание сбылось. Вологда подверглась нападению поляков, была разрушена и сожжена.
В событиях тех дней тесно переплелись легендарные сведения, исторические факты, и просто вымысел. А как же было на самом деле? Теперь все оказалось в руках историков, от добросовестности которых зависело, узнают люди когда-нибудь правду или нет.
Наступила весна 1984 г. Через пару месяцев долгожданная защита диплома, конец студенчеству и взрослая жизнь. Петров, если честно, был готов к ней. В музее, куда он ходил со второго курса, ждали его на работу. Он подумывал о дальнейшей учебе в аспирантуре. На этом настаивали знакомые специалисты-нумизматы не только из Эрмитажа, куда Петров после той знаменательной встречи с доктором наук Спасским ездил для участия в научных конференциях, но из Московского Исторического музея, того самого, что на Красной площади. Петров трижды выступал там на научных чтениях и заслужил похвалу корифеев науки.
Однако с дипломом не все было благополучно. Фактически Петров был предоставлен сам себе. Профессор Колбасников фактически отстранился от научного руководства работой. Петров понимал, что заслуженному ученому некогда возиться с каким-то студентом. Он весь в «большой науке»: организует работу Археографической комиссии, проводит конференции, редактирует научные сборники. Это с одной стороны, а с другой, он видел, как другой крупный ученый, доцент Василёв, сидит со своими подопечными, читает их пока еще беспомощные работы, делает замечания, ругает и хвалит, если за дело. Ничего этого Колбасников Петрову не предлагал. Он только улыбался и в который раз повторял, что вполне доверяет тому, что пишет студент.
Однажды, когда дипломная работа была уже практически готова, он принес текст на прочтение Колбасникову. Через две недели профессор вернул работу со словами похвалы. Петров стал спрашивать, что научный руководитель думает о том или другом вопросе, и понял, Колбасников диплома не читал, он его даже не открывал, ибо по возвращении рукописи студент увидел, что одна страница случайно была положена вверх ногами. Если читать, то переложить нормальным образом – дело нескольких секунд, но страничка так и осталась перевернутой.
