В сердцах Петров пришел к Василёву, с которым он был в хороших отношениях, и рассказал о своей беде.
– Ты знаешь, – ответил ему доцент, – тут ничего поделать нельзя, я тут вмешиваться не могу, я не твой научный руководитель.
– А может, это можно как-то изменить? – спросил наивный студент, не догадываясь, что каждый дипломник – это нагрузка, за которую преподаватель получает деньги и от которой ни за что не откажется, потому как любое «руководство» легче, чем чтение лекций и, уже тем более, чем проведение семинарских занятий.
– Я могу посмотреть, что ты там пишешь, – сказал Василёв, но это не моя тема, и все должно остаться между нами, иначе Петр Андреевич тебя съест и меня вместе с тобой.
Так и договорились. Василёв прочитал работу студента, похвалил за то, что тот работает с непонятными для обычного историка данными кладов, поругал за слабую связь с общеисторическим событиями.
– Если ты хочешь написать хорошую работу, из которой в дальнейшем выйдет научная статья, ты должен знать все опубликованные письменные источники по теме, прочитать не только Соловьева и Ключевскго, но и всех современных историков, включая аграриев, потому что твои материалы выходят на экономические проблемы, а трудов по экономике мало, и все они очень значимы.
Петров кивал головой. Он был счастлив, наконец-то у него появился настоящий научный руководитель, человек, мнению которого он безусловно доверял и с аргументацией которого мог спорить: он знал особенности денежного обращения и разбирался в монетах, а Василёв судил обо всем с позиций историка-источниковеда.
Доценту тоже было интересно общаться с грамотным студентом. Кое-какие детали из истории XVII в. для него открывались впервые. Например, он с удивлением узнал, что слово «пирог» в терминологии тягловых документов, это не просто некая абстрактная единица обложения, она имеет конкретное смысловое наполнение, которое можно просчитать, зная стоимость тех или иных денежных единиц.
Колбасникову доложили о том, что его дипломника часто видят в компании Василёва. Он вызвал Петрова на кафедру и, показав солнцеподобную улыбку, сказал:
– Вы должны понимать, что научный руководитель Вашей работы я, и до тех пор, пока я не дам добро, до защиты Вас не допустят.
– Так я же давал Вам читать, Вы же не стали, – не подумав, выпалил Петров.
– Я все, что надо, увидел, не думаю, что Василёв Вас научит чему-то хорошему, он смотрит на мир через граненый стакан, Вы понимаете, о чем я?
Петрову, конечно, было все понятно, за доцентом водился такой грешок, но к делу это не имело никакого отношения.
– Я понимаю, – сказал он Колбасникову, – мы обсуждаем все, что связано с вологодским разорением, это не имеет к диплому прямого отношения, это в рамках спецкурса.
Профессор снова усмехнулся, он сделал вид, что поверил. Но с этой минуты в отношениях Петрова с Колбасниковым окончательно пробежала черная кошка.
В библиотеке Петров проводил все свое свободное время. Под конец учебы он вдруг понял, что на младших курсах уделял собственному образованию преступно мало времени и старался наверстать упущенное. В каталоге он нашел работу столетней давности краеведа Мерцалова, где содержалось описание Вологды спустя 15 лет после разорения, и засел за ее изучение.
Перед глазами студента предстал город XVII столетия, еще не оправившийся от погрома и пожара. Беспристрастные писцы зафиксировали все как есть, показав истинные масштабы бедствия. Несмотря на то, что после погрома прошло полтора десятилетия, многие дворы по-прежнему стояли в запустении, о хозяевах было известно немногое: «убиты в литовское разорение», «сошли в мир безвестно», «скитаются меж двор» и т. п. На формулировки московские подьячие были горазды. Но важнее всего оказалось описание самого города. Как еще можно представить то, что почти не сохранилось до сегодняшнего дня? Почти не сохранилось, если не считать нескольких каменных зданий.
