– Разве тебе есть куда торопиться?
– Просто хочу отдаться течению. Можешь списать это на нервное напряжение, которое хочется куда-то излить, или на мою жажду саморазрушения.
Днём она обычно каталась под ненавязчивые фоновые мелодии, удобные для пассажиров, не порождающие вопросов. Ночью слушала то, что по-настоящему нравилось. Под Тревиса Скотта, Дрейка, иногда Эминема она скользила в этом пустынном, ночном мире, погружалась в лёгкий гипнотический транс плетения белых полос, будто ты паук, никогда не отпускающий свои нити. Теперь всё было также. Она вдавила педаль, упёршись в ограничитель, и чувствовала, как тело наливается тяжестью. Двигатель заходился в высоком вое. Это был не тот благородный звук, что запомнился по старым фильмам, в которых по пустынным дорогам Америки носились «Челленджеры» и «Мустанги», но можно было смириться и с таким. Стрелка спидометра приблизилась к отметке в сто миль в час.
– Ладно. На самом деле это как-то успокаивает, – сказала она, словно оправдываясь. – Ты никогда не любила быстрой езды, знаю, но у меня свои причуды.
– Я молчу.
На мосту были и другие машины, однако из-за множества полос они нигде её не замедляли, лишь изредка заставляя перестроиться. Они обтекали её подобно каплям ртути, будто это не она движется, а мир течёт ей навстречу. Красные огни накатывали и исчезали позади, иногда сбоку проскакивали озарённые огнями тела грузовых фургонов и минивэнов. За рядами высоких осветительных столбов она увидела гигантскую опору подвесного моста, от которой расходились канаты, напоминавшие рёбра бронтозавра. Машина словно ныряла в чрево этого чудовища, светящегося белым, стерильным светом.
– О чём думаешь, Алекс? – спросила мама через какое-то время. – Кажется, дела идут на лад.
– На лад? Я не знаю. Скоро третий бой, а первый уже кажется так далеко. Живу между этими моментами. С работой, жильём, тренировками всё по-прежнему неопределённо. Да, нашла зал, но это не то, к чему я стремлюсь.
– Не нравится мистер Робертс?
– Он довольно милый, но это не тот уровень. Он готовит любителей, с детьми занимается. Мне тут почти нечему учиться. Я должна работать с лучшими.
– А где лучшие?
– В Лос-Анджелесе, сама знаешь, я говорила. Там одна из самых сильных школ бокса в стране, золотые залы Западного побережья. Однако решиться на переезд не так просто. Здесь у меня есть хоть какое-то жильё, да и контракт по бою надо отработать.
– Вечно ты кочуешь, как я и говорила.
– Плыву по течению… И в снах, и наяву. Ничего не контролирую, и нельзя ничего контролировать. В бурном потоке, который сильнее меня, в потоке, что несёт брёвна и мусор, несёт и меня, захлёбывающуюся, едва видящую свет. Раньше я думала, что сама могу выбирать путь, но теперь… Что я могу выбирать? На ощупь в темноте. Следую своим инстинктам.
– Не говори так. Ничто не предопределено.
– Хочешь сказать, что я могу выбирать? Если что-то и могу, то не бороться с потоком, а уцепиться за какой-нибудь камень в этой реке или направить себя к свисающим над водой ветвям дерева, надеясь, что это что-то изменит. Но изменит ли? Знаю, что ты хочешь, чтобы я пыталась. Я буду пытаться.
Смартфон, закреплённый на приборной панели, осветился ярким светом и завибрировал от мелодичного колокольного перезвона.
– У тебя вызов, – сказала мама.
– Да, – она прикоснулась пальцем к экрану. – В Окленд. Надо разворачиваться…
