– Дерево есть подходящее для виселицы напротив острога? – поинтересовался у унтера Подоленцев.
– Так точно, – ответил тот, вытянувшись во фрунт. – Березы ветвистые.
– Веревку покрепче выбери, лично приладь. Смотрю, ты в этом деле искушенный.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие. Не оплошаем.
– Чтоб было все натурально.
– Так точно, ваше благородие. Не извольте беспокоиться.
На площади, напротив церкви застыл броневик «Полковник Безмолитвенный», отбитый, как объяснил унтер, в прошлом году у красных Донской армией. Донцы за три бутыли самогона передали «железку» дроздовцам.
Возле «Полковника» по-утреннему вяло курил солдат, в надвинутой на глаза шапке. Он, казалось, даже не обратил внимания на корниловцев, притащивших на площадь избитого человека в военной форме без погон.
В противоположной стороне от храма, там, где стоял острог, а раньше было жандармское управление, действительно росли мощные березы. На одну из них унтер деловито приладил веревку, предварительно опробовав ее на прочность. Ефрейтор подставил под дерево табуретку, принесенную из острога.
К месту «казни» солдаты пригнали, кого нашли – пару торговок с пустыми плетеными корзинами, трех сопливым мальчишек. Бабы испуганно перешептывались, нервно грызли семечки, ребята ковыряли в носах.
– Веревка точно подо мной оборвется? – беспокоился, окончательно пришедший в чувство и вновь способный что-то соображать подполковник.
– Не волнуйтесь, Антон Петрович, – заверил капитан. – Ну, какой мне смысл вас обманывать? Начальный план операции и построен на этом.
– Операции «Снежная рапсодия», – уточнила Елена.
– Что? Почему «Снежная рапсодия»?
Васнецова пожала плечами:
– Не знаю. Вспомнила первый осенний снег, мягкий как пух, он ложился мне на ладони, а я его лизала, словно мороженое. Только музыки не хватало, Венгерских рапсодий Листа. Она звучала у меня в душе.
– Красиво, – согласился капитан. – Пусть будет «рапсодия», какая, в сущности, разница. Можно вас на минуточку?
Подоленцев отвел Елену в сторону, приблизил взмокший нос к ее уху:
– Вы должны сказать нашим офицерам-связным Вальнову и Дунайцеву пароль. Запоминайте, его кроме них и нас с вами, не знает никто: «Я слышала, до войны вы коллекционировали живопись». Ответ: « У меня было хорошее собрание набросков Васнецова. В частности, «Жница». Если офицеры выйдут на вас сами, назовут тот же пароль, тогда вы ответите про наброски Васнецова и Жницу.
– Как в шпионском романе, – ухмыльнулась однофамилица живописца.
– Мы и живем, как в романе, Елена Николаевна. Пару лет назад и представить невозможно было, что такое с нами будет.
Капитан подошел к Верберу, сидевшему у стены дома:
– Возвращаясь к нашим баранам, Антон Петрович. Перед тем, как вас вздернут, произнесите, пожалуйста, пару ярких, можно пафосных фраз, для полноты картины. Мария Антоновна, вы готовьтесь, скоро и ваш выход. Зингер у окна?
– Так точно, ваше благородие, – отрапортовал усердный унтер. – Сказали ему, что сейчас забавное действо на площади будет.
– Ну, давайте, вперед, – капитан подтолкнул Вербера, который встав на ноги, чуть не упал. Солдаты его подхватили, поволокли к импровизированной виселице.
Солнце показалось за церковью, добавило золота на облезлый, но все еще позолоченный крест купола. К месту «казни» подтягивались старухи и дети. Унтер затащил Вербера табуретку.
Антон Петрович облизал сухие, в кровавых трещинах губы. Вдруг заговорил громко, ясно:
