- Что ты творишь? – бубнит мой подопечный. – Почему так прет уксусом?
- Я – каннибал, - фыркаю с недоброй усмешкой. – Замариную вас и съем.
- Позвони лучше Егорцеву, людоедка, - сопит Косогоров и тяжело вздыхает, когда мокрая тряпка опускается на горячую кожу. – Ты сумасшедшая, - хрипит он. – Оставь меня в покое.
- У вас слишком высокая температура, - объясняю я, - еще чуть-чуть, и может начаться выработка ацетона.
- Вы правы, профессор, - еле слышно пыхтит Вадим, и тут мне приходит в голову совершенно фантастическая идея. Я подскакиваю к тумбочке и, наобум открыв ящик, сразу нахожу искомое. Ножницы. Любые. Пусть и маникюрные!
Слегка надрезаю горловину майки и одним движением раздираю ее.
- Что ты творишь, идиотка? – доносится с кровати слабый возмущенный вопль. – Это Армани все-таки.
- Выздоровеете, новую купите. А если отчалите к Харону, то стоит ли переживать о судьбе какой-то тряпки? - набравшись наглости, парирую я, опуская в уксусную воду испоганенное творение Армани. Хорошо отжимаю и надеваю на Косогорова будто детскую распашонку. А мокрой пеленочкой Анны прикрываю поджарые мускулистые ноги.
- Тебе не стыдно, кукленок? - бухтит Вадим. - Сейчас встану и нашлепаю по попе.
- Лежите смирно, - приказываю я и, заслышав урчание двигателя, бросаюсь к открытому балкону. Осторожно выглядываю сверху на паркующийся около дома Гелендваген и, вернувшись к больному, рапортую.
- Приехал ваш Егор Васькин.
Егорцев сперва оглядывает меня скептически, поднимаясь по лестнице, вполуха слушает мои причитания, но когда видит покрытое испариной бледное лицо шефа, тихо материться.
- Всем выйти, - командует он. – А ты останься, - смотрит на меня строго. – Как ты вообще узнала, что ему плохо?
- Вадим… Петрович мне позвонил и что-то промычал в трубку. Мы с ним договаривались, если станет плохо, он позовет меня на помощь…
- С чего бы? – недовольно морщится Егорцев, а я под его насупленным взглядом теряю терпение.
«Твою мать, кто-нибудь в этом городе не считает меня проституткой?»
- Может, все-таки окажете помощь больному? – вскидываюсь, стараясь не нахамить. – Я тут пыталась оказать первую помощь.
- Я заметил, - бухтит Егорцев и, наклонившись над другом, бурчит еле слышно. – Ты как, Вадик?
- Хреново, Вася. Но это не последствия операции. Где-то подхватил инфекцию.
- Сейчас проверим, - насупленно усмехается Васька. И под моим уничижительным взглядом снова ставит термометр. – Офигеть, - хмыкает недовольно и, оглянувшись по сторонам, просит. – Нужен мощный источник света, попроси у прислуги.
И когда на тумбочку водружается светильник с очень яркой лампочкой, быстро срезает перевязку и осматривает рану.
- Тут все чисто.
Мнет Косогорову живот, щупает лимфоузлы и после парочки загадочных манипуляций, наконец, решает заглянуть шефу в рот.
- Твою мать, Вадик! – всплескивает руками и возмущенно смотрит на собственного шефа. – У тебя ангина, придурок.
Косогоров приоткрывает глаза и непонимающе смотрит на друга.
- Вы тут совсем рассобачились. Одна майки рвет, другой пациента ругает. Напишу на тебя в Минздрав жалобу, Вася.
- Ты лучше подумай, где мог подхватить? А я пока Гену за антибиотиками отправлю.
- В аптечке есть сумамед и еще что-то жаропонижающее, - еле слышно фыркает Косогоров.
- А почему тогда тебя лечат примитивными методами? – непонимающе чешет репу Егорцев.
- А меня никто не спрашивал, - хмыкает Вадим Петрович и переводит на меня испытующий взгляд.
