– С днем рождения, хорошая моя, – неожиданно раздался голос матери.
Лина подняла голову. Мать и отец Фрэнсис стояли в проходе, отделявшем кухню от гостиной. Оба они улыбались.
Лина плакала – сама не могла поверить в то, что плачет. Плачет.
Распрямив плечи, она с шумом втянула в себя воздух. Затем лениво привалилась к стене. Она чувствовала, как вновь входит в созданный ею самой образ: бунтарки в кожаной куртке. В этом образе она со всеми должна была разговаривать исключительно дерзко, бросая колючие взгляды исподлобья. Этот образ предполагал, что чувства одиночества или потребности быть рядом с матерью, под материнским крылом, у нее и быть не может. Лина пыхнула сигаретой, глубоко вдохнула дым, улыбнулась – чуть скривив губы, как это делал Элвис, – и пробурчала:
– Спасибо-тебе-мам.
Мадлен уставилась на сигарету в руке дочери. Радостная улыбка сошла с ее лица, сменившись разочарованием.
– Я ведь просила тебя не курить в доме.
«В таком случае заставь меня не курить…» Лина смотрела на мать в упор, смотрела нагло, не мигая. С легкой усмешкой на губах она двинулась в сторону матери, громко топая тяжелыми ботинками. Подошла вплотную, сделала еще затяжку.
– В самом деле?
На мгновение ей показалось, что мать сейчас предпримет что-то решительное, скажет какую-нибудь резкость. Лина ждала.
Но Мадлен только чуть заметно пожала плечами.
– Сегодня твой день рождения… Давай не будем ссориться.
– Лина, пойди выброси сигарету, или я заставлю тебя съесть церковную печать, – вмешался отец Фрэнсис.
– Ого, серьезная угроза! – Присвистнув, Лина пошла на кухню, затушила окурок под струей воды и выбросила в мусорное ведро.
Когда она обернулась, то заметила, что никто из взрослых не пошевелился. Отец Фрэнсис и ее мать стояли застыв, как две фигуры из музея мадам Тюссо. Они стояли рядом, как всегда. Друзья – водой не разольешь.
Сегодня Фрэнсис выглядел еще более симпатичным, чем обычно. Он был высокий, стройный, чем-то похожий на балетного танцовщика. И хотя в своей сутане Фрэнсис нередко выглядел каким-то не от мира сего, в мирской одежде он смотрелся очень даже привлекательно. Вот и сейчас на нем были голубые потертые джинсы «Левис» и свободный свитер с надписью «GAP» на груди. А уж из-за его обаятельной улыбки шестнадцатилетние девчонки вообще чуть с ума не сходили…
Фрэнсис смущенно запустил руку в свои густые светлые волосы и улыбнулся:
– Ну, Лина-балерина, как оно, чувствовать себя шестнадцатилетней?
Лина пожала плечами:
– Нормально.
Мать грустно улыбнулась дочери:
– А я помню, как мне исполнилось шестнадцать.
Фрэнсис взглянул на Мадлен, и Лина заметила, как в его взгляде мелькнула та же грусть.
– Да, – мягко произнес он. – Это было примерно в это же время года.
И опять, уже в который раз, Лина почувствовала, что взрослые опять забыли о ней.
– Эй, что это вы? Сегодня мой день рождения, а не вечер воспоминаний!
Мать улыбнулась:
– Конечно, ты права. Что скажешь, если мы начнем распаковывать подарки?
Лина взглянула на груду свертков и пакетов, лежащих на кухонном столе. Большие, яркие, обернутые в красивую бумагу коробки – и ни в одном из них не было того, чего она хотела.
Лина вновь посмотрела на мать, и внезапно ей стало страшно при мысли о том, что она собралась сегодня сделать. А мать так старалась… Она всегда так старается ей угодить, а тут такое… Это может просто разбить ей сердце…
Мадлен сделала шаг в сторону дочери, раскрыв объятия.
