Сновидец - страница 2

Как раз начались летние каникулы, так что отпроситься с работы особенных проблем не составило.

Здание Фабрики снов парня впечатлило. В столице, конечно, всё больше, чем в его деревне под Воронежем, но это здание, точнее, целый комплекс, был сравним, пожалуй, с заводской промзоной. Только с поправкой на чистоту, обилие зелени, пластика и сочетания блестящего и матового металла. Основной офис угадывался сразу: высоченное, метров пятьдесят в высоту здание с овальным куполом и логотипом компании – стилизованным сонником. Когда-то сонники называли ловцами снов, но сейчас всё чаще так зовут выдающихся сновидцев, а приборчики для трансляции сновидений как-то постепенно стали сонниками. Изначальное значение, связанное с толкованием снов, практически ушло из обихода с распространением синтетических, с определённым сценарием, снов.

Перед входом был небольшой круглый сквер, обрамлённый невысокими деревцами, под которыми уютно расположились лавочки. В центре памятник Мирону Циолковскому и Давиду Рогову – основателям Фабрики, к нынешнему времени уже покинувшим бренный мир. Ходившие в среде технической интеллигенции слухи приписывали основные научные достижения этого дуэта Рогову, однако имя его тускнело в тени блеска Циолковского, который, безусловно, воспринимался всеми лидером этого дуумвирата, непосредственно руководившим фабрикой и работавшим «лицом» компании. Широкой публике имя Давида Рогова и вовсе было практически неизвестно, а бремя славы первооткрывателя идеи коммерческого использования синтетических снов нёс исключительно Мирон Циолковский – не в последнюю очередь благодаря известной каждому звучной фамилии, не будучи при этом потомком «того самого» Циолковского. В одном из ранних интервью он удачно отшутился, заявив, что, возможно, с Константином Эдуардовичем они имеют общего предка, но впоследствии он поддерживал атмосферу таинственности в этом вопросе, говоря лишь, что известная фамилия сама по себе не делает научных открытий.

Роман посидел в сквере около часа, пока на телефоне не сработал будильник, высветив на экране «9:50», – десять минут до встречи. На проходной усатый вахтёр бегло проверил его документы и, поскольку его визит отображался на информационном экране проходной, направил Гончаренко на второй этаж, в кабинет 212.

Эйчар оказалась деловой женщиной лет сорока, выглядевшей так, как он себе примерно и представлял столичного менеджера, – светлый брючный костюм, очки, длинные и прямые чёрные волосы, сильный загар, слегка скорректированные губы. Лариса Владимировна задавала стандартные вопросы про наркотики и криминал, но когда услышала о художке, сделала пометку в блокнот, что Романа несколько обнадёжило – он принялся уверять, что таких работников как он ещё поискать, что готов вкалывать как папа Карло, сверхурочно и по выходным, уважать начальство и коллег, быть примером молодым и опорой старшим. Лариса Владимировна улыбнулась и предложила пройти в соседний кабинет.

Помещение напомнило Роману кабинет стоматолога. Посреди комнаты стояло кресло, предназначенное скорее для лежания, чем для сидения. Ровное освещение, белизна, по стенам – шкафчики с папками, какие-то непонятные инструменты. Рядом с креслом – вертикальная тумба с кнопками, экранами и проводами. Сверху, как лампа в операционной, висел полуметровый пластиковый сонник. Хозяин этого кабинета, впрочем, напоминал скорее не стоматолога, а айтишника – молодой, ровесник Романа, причёска на грани допустимого для госкорпорации. И, он готов поклясться, через белую рубашку на предплечье слегка проглядывала татуировка, из тех, что были в моде у поколения наших отцов.