Но даже это не смогло упокоить его мятущийся и свободолюбивый дух, устремившийся за пределы любой определенности. Последний год своего заточения узник посвятил освобождению духа через совершенную медитацию, когда ум утрачивает любую активность, а сердце становится настолько пустым, что исчезает из поля зрения. Тело и дух становятся Единым, и через это единство происходит раскрытие Дао. Двадцать девятого числа шестого месяца двести пятидесятого года, погрузившись в истинное созерцание, Чжэ Сян ощутил, что он уже не находится вне вещей, что он и есть Дао, пустота или предельная реальность всего сущего. Став настоящим императором духа, он приготовился обрести бессмертие.
5
Проводя долгие утренние часы в томительном бездействии, Сунь Цюань неожиданно вспомнил, что три года назад он безвинно обрек на мучительную смерть одного из даосских патриархов, которого почитала как великого наставника, по меньшей мере, четверть населения царства У. Злоба, мстительность и страх определяли тогда мотивы его действий, ослепляя разум и разрушая сердце. Но за эти годы воля императора ослабела, и совесть все чаще напоминала ему о тех или иных его вероломных деяниях. Поднявшись с постели, Сунь Цюань послал за начальником тюрьмы. Через пять минут тот уже стоял в опочивальне, низко склонившись перед могущественным правителем Поднебесной.
– А скажи-ка мне, любезный, где был захоронен почтенный Чжэ Сян, и были ли ему оказаны подобающие почести? Ведь, насколько мне известно, это ты был виноват в его смерти, не обеспечив должного ухода человеку столь преклонного возраста.
– О, Великий император, Повелитель четырех морей, Владыка десяти тысяч лет! Но почтенный Чжэ Сян жив. Каждый день мы подаем в его камеру стакан воды, как и было приказано Вами, о Высочайший. Он не выказывает никакого недовольства и, более того, каждый день благодарит стражу за все, что делается для его скромной персоны.
– Почему же я узнаю об этом только сейчас, негодный? По-видимому, ты ждешь не дождешься, когда твоя голова будет разлучена с телом, пораженным недугом разврата и лености.
– Но ведь Вы не спрашивали о нем, а я не смел беспокоить Вашу Светлость, докладывая о том, что приказ Владыки Поднебесной неукоснительно исполняется. Следить за исполнением Ваших указаний – это мой священный долг, от которого я не могу отступить даже на один ли[2].
– Я хочу немедленно видеть этого святошу, перехитрившего смерть, а может быть – тебя, тупоголовый болван!
6
«Не сегодня!» – пронеслось в голове у Чжэ Сяня, когда гулко заскрежетали засовы, со скрипом открылась тяжелая дверь, петли которой не смазывались, наверное, целую вечность, и в проеме обозначился силуэт самого начальника тюрьмы. В последний раз эта странная фигура появлялась в стенах камеры три года назад, чтобы озвучить очередной приказ императора. Едва различимая шея, словно единым ударом вдавленная в плечи каким-то жестоким силачом, плечи, будто сами поднявшиеся вверх от того же удара, яйцевидной формы голова с маленькими, бесцветными и давно потухшими глазами, слишком широкая, но приплюснутая, грудная клетка и усохшая, почти безжизненная левая нога – все это безошибочно указывало на то, что начальник тюрьмы – старый воин, не только участвовавший во многих сражениях, но также переживший много горя и унижений. Три года назад доброе сердце Чжэ Сяня сжалось при виде этого искалеченного жизнью человека. Но сейчас уже ничто не могло вызвать хоть малейшее шевеление чувств в существе, ставшем равновеликим Единому.
