Сны деревни Динчжуан - страница 3

Такой стала деревня Динчжуан.

Таковы были ее дни: маета ожидания и лихоманка.

Дед шагал вдоль обочины бетонной дороги, на входе в деревню он увидел больного лихоманкой Ма Сянлиня, который всю жизнь страстно любил сказы чжуйцзы[1]. Ма Сянлинь сидел в закатных лучах под стрехой своего дома и чинил облупленный чжуйху, долгие годы лежавший без дела. Трехкомнатный кирпичный дом с черепичной крышей Ма Сянлинь построил на деньги от продажи крови. И теперь сидел под стрехой своего дома, чинил чжуйху, напевая лубяным голосом:

Так поет, будто и не болен. Но дед видел приметы смерти на его лице: сизая тень тронула впалые щеки, а язвы с болячками загрубели и стали похожи на темно-красные сморщенные горошины, рассыпанные сушиться прямо на лице Ма Сянлиня. Завидев деда, Ма Сянлинь отложил чжуйху и расплылся в желтозубой улыбке, глаза его засияли, как у голодного при виде еды.

– Учитель Дин, – нараспев протянул Ма Сянлинь, – ездили встречаться с начальством?

Дед оглядел его:

– Сянлинь, как ты исхудал!

– Где же исхудал, за раз две лепешки съедаю… И что говорит начальство, лечится эта хворь?

Дед ответил, подумав:

– Лечится… Говорят, скоро привезут новое лекарство. Один укол – и все как рукой снимет.

Ма Сянлинь просиял:

– Когда же привезут это новое лекарство?

– Скоро и привезут.

– Скоро – это когда же?

– Скоро, со дня на день.

– Со дня на день – это когда же?

– На днях снова поеду в город, спрошу у начальства, – сказал дед.

Сказал и пошел дальше.

Дед шагал по деревенским переулкам, на воротах каждого встречного дома висели траурные свитки дуйлянь[2], одни совсем новые, другие постарше – их белизна резала глаз, дед шел мимо, и ему казалось, что переулок завален снегом. Так он и шел деревенскими переулками, на воротах дома нашей дальней родни, где сын, не дожив до тридцати, умер от лихоманки, дед прочел такую надпись: «Ты ушел, по опустевшему дому гуляет осенний ветер. Лампа погасла, закат опаляет наши последние годы». Дальше был дом семьи Ли, у них умерла молодая невестка – принесла лихоманку из своей деревни и заразила мужа, родила ребенка и заразила ребенка. И чтобы сын с внуком исцелились от лихоманки, старики вывесили свитки с надписью: «Луна закатилась, звезды погасли, мраком окутан дом. Пусть завтрашний день принесет с собой яркий солнечный свет». А на воротах следующего дома висели чистые свитки, без единого иероглифа. Дед не понял, зачем клеить на ворота чистую бумагу без надписи, подошел поближе, пощупал – оказалось, под чистой бумагой было два слоя бумаги исписанной. И он понял, что из этого дома лихоманка унесла по меньшей мере трех человек, и родные боялись вешать новые свитки, устали вешать новые свитки, и вместо этого приклеили на ворота чистую бумагу.

Дед так и застыл на месте и тут услышал позади себя голос Ма Сянлиня:

– Учитель Дин, раз скоро привезут новое лекарство, надо бы отпраздновать! Созовите людей в школу, я спою им сказы. Я красиво пою… А то все засели по домам, так недолго и от тоски помереть в четырех стенах.

Дед медленно обернулся.

Ма Сянлинь подошел поближе:

– В школе петь – самое то, вы только объявите, народ мигом соберется. Вы когда объявили, что надо кровь продавать, все пошли продавать. Пошли продавать кровь вашему старшему, Дин Хою. А он одной ваткой три руки перетирал, девять раз протрет, потом выбросит… Я старое ворошить не хочу, пусть он одной ваткой три руки перетирал, я все равно нес ему свою кровь. Всю свою кровь ему отнес. Отнес, а теперь встретимся на улице, а он даже не поздоровается… Я старое ворошить не хочу, что прошло, то прошло, вы только скажите людям, пусть соберутся в школе послушать мои сказы.