– Нет! Не трогай! – бессильно выдохнул Олугд, замирая, словно его тоже поразила чума окаменения.
– Кажется, она тебе дорога… Оно! Это же был живой человек? Как… м-м-м, интересно. – Нармо нагло потрогал статую за грудь, но ухмылка сменилась оскалом. – Она почувствует боль, если отрезать ей, скажем, руку или ногу?
«Он лжет. Забыл, что я умею распознавать ложь. Не в этом его намерения. Ждет, что я брошусь, поддавшись гневу», – применил свой основной навык льор, хмурясь и плотнее сжимая катану.
– Ты не сделаешь этого! – уверенно бросил он.
– Правильно! Саркофаг нерушим, – раздался над ухом противный голос.
Паук вновь атаковал со спины, и на этот раз Олугд не успел достаточно стремительно обернуться, лишь взмахнул катаной. Только это и спасло ему жизнь: когти наткнулись на лезвие, изменив направление. Но спину обожгло огнем, и четыре борозды вспороли кожу. Олугд впервые понял, что значит рана в бою, испытав скорее удивление от новых ощущений, чем шок. Однако боль не заставила себя ждать. А Юмги, его отважная Юмги, вероятно, изведала это еще подростком. Он взглянул на статую и заставил себя забыть о ране.
И вновь разгорелся бой. Нармо не унимался, откровенно смеясь, а размазанная по щетине кровь придавала ему сходство с вампиром, что носился по залу безумным смерчем. Олугд только успевал отпрыгивать да отбивать атаки. И чем стремительнее они становились, тем более расплывчато представал силуэт Нармо. Возможно, сказывалась потеря крови. Разгоряченное тело вновь сковывал неприятный холод, однако чародей вспомнил о своем козыре.
Когда удалось в очередной раз отбросить Нармо, посягавшего на заветный талисман в кольце, Олугд дотронулся до самоцвета исцеления, скрытого возле сердца. Живительная энергия разлилась под кожей, разогревая мышцы приятным покалыванием, прояснила разум и очистила взор от тягучей темной сетки, которой покрывалось пространство. Зал приобрел свои истинные размеры, стены больше не обступали колышущимся саваном.
Однако Нармо никуда не делся и атаковал с удвоенной силой, все больше распаляясь. Он будто намеренно пробирался, громко возвещая о своем присутствии, хотя запросто сумел бы, как в прошлый раз, проползти незаметной ядовитой змеей, но нет: он желал поединка, легкого, как он считал. И для Олугда такое определение показалось в высшей мере оскорбительным. Он с боевым кличем обрушился на врага, вкладывая всю силу в полет катаны. Нармо не успел блокировать правой рукой, но левая неизбежно оказывалась за спиной Олугда. И уже не оставалось способов сбить длинные лезвия, пламеневшие всепоглощающе багряным.
Олугд осознал свою ошибку в тактике: с опытным соперником он вновь понадеялся на случай. Не учел, что сражается одним клинком против десяти, легких и прозрачных. И теперь он проигрывал…
Что-то скользнуло с пальца – заветный талисман непостижимым образом очутился в ладони Нармо, словно тот провернул ловкий фокус, неуловимый прием карманного жулика и лжеца. Олугд не успел осознать, что распрощался с фамильной реликвией, которая поддерживала защиту башни.
Злоба и ощущение несправедливости кидали вперед. Казалось, загрыз бы противника без всякого оружия. Но не хватало остроты зубов. Оставался только краткий миг горького осознания, что усиление катаны померкло, а защитные чары разлезаются бумагой под дождем. Остаточная магия позволяла только отличать ложь от истины. Кому нужно такое умение в мире семи гордецов? А перед ликом смерти правда и ложь сами выстраиваются в ряд на высшем суде.
