Сны Эйлиса. Душа мира - страница 26

Свечение лезвий бесконечно долго летело к ничем не защищенной спине. Магию-щит они разбили, словно фарфоровую чашку. А дальше…

Олугд осознал все в долю секунды, тогда же понимая, что его тело не успеет увернуться, чтобы не напороться на другие пять мечей, отбитые опущенной к земле катаной. Нечестный поединок! Изначально неравный! Все нечестно в этом прекрасном и жутком Эйлисе!

«Юмги!» – вспыхнуло молнией единственное имя, и в нем переплелись сожаление за невозможность спасти и обреченность их несостоявшейся любви.

Зеркало манило потусторонней тягой, пальцы холодели под легким сквозняком портала. Преграда казалась эфемерной, но за прошедшее время Раджед уже в полной мере оценил вкус этой формы отчаяния.

Магия Сумеречного Эльфа и из обычного стекла сотворила бы незримую броню. А что он перепутал в хитросплетениях артефакта, выяснить все не удавалось. Сознание натыкалось на блок из сотен нитей, настоящий клубок. Вот они – рычаги управления мирозданием. Потому не требовалось Стражу Вселенной ни амулетов, ни книг. Он работал напрямую, и лишь знания служили преградой. Янтарный чародей тоже попытался, предельно сосредоточившись, но при малейшем прикосновении к внутренней структуре зеркала руки обжигало, словно проходил электрический ток. Очередная насмешка Сумеречного Эльфа. Как же льор ненавидел своего давнего друга! Все его непонятные насмешки и намеки.

И хорошо, если так означалась какая-то цель, а иной раз жестоко играла тьма в сердце неудавшегося Стража. Однако Раджед все еще непостижимо верил в друга. С течением времени – а прошло уже почти два года – он все больше задумывался, почему закрылся портал. Если бы без цели, то друг не приходил бы с извинениями.

Гнев, вечно толкавший на непродуманные решения, улегся отзвуками далекой грозы. Янтарный льор учился ждать, сопоставлять случайные знамения и предчувствия. Что-то нависало над Эйлисом – клубящийся дым неизбежных перемен. Но он скрывался за завесой тяжелого сна. Казалось, мир едва дышал, ворочаясь от кошмаров. Раджед неуловимо слышал слабый гул: неспешно двигались механизмы мироздания, сердце мира билось без души, потому угасало. Время сбитыми костяшками переводило стрелки часов, и львы неизменно смеялись дверным сквозняком.

Где-то упал неизвестный предмет, подкинув гулом немое пространство башни. Раджед даже не обернулся: защитная магия молчала, не пропуская злокозненных врагов. Только множество мертвенных вещей глазели на хозяина точно на диковинный экспонат. Они давили, и за последние месяцы льор избавился от значительной части ложной роскоши. Она неотвратимо тяготила. Дорогие кресла и диваны укрывались серыми чехлами, целые залы запирались на ключ, и погашенный свет знаменовал их планомерное умирание. Но пустая башня бунтовала против хозяина, тянула к нему жадные лапы навязчивой помпезности.

Что же он так жаждал показать Софии? Чем стремился прельстить? После ее побега не радовали ни сокровищницы, ни тончайшей работы гобелены, ни искусные картины, ни осознание собственной силы – все обессмысливалось, словно непреклонная девушка заронила зерно сомнений в каменное сердце. И оно пробивалось, прорастало тонкими корешками, но живые всходы больно покрывали трещинами гладкий янтарный саркофаг.

А жадные вещи тянули обратно, призывая увязать в смоле беспросветных дней гибнущего мира. Раджед бежал от них, от всех этих условностей статуса и навязанных правил. Он не восстанавливал то, что пострадало в противостоянии с Нармо, вскоре почти полностью переселившись в тронный зал да несколько прилегавших к нему покоев.