Неловкое молчание, прерываемое пыхтением бабки. Через пару минут, видя, что я не тороплюсь исчезать, Мария Витальевна убрала крест и недоверчиво спросила:
– А чегой-то не исчезаешь? – прищуренный взгляд.
– А должен был? – еврейская тактика вопроса на вопрос, в случаях с такими вот шизиками, работала прекрасно.
– Ну да. Ты же ж этот, как его… Эээ… Демонюга, во!
– Да нет, обычный человек. Вот, проснулся только что.
– Обычные люди в одиннадцать часов уже на работе! – в глазах зажглась искорка.
– Дак, Мария Витальевна, сегодня же воскресенье, – искра потухла.
– Точно?
– Точно.
– Ну ладно, живи. Я вот тебе пирожков принесла, держи. Горяченькие. Ешь, пока не остыли, а я пойду потихоньку, дела поделаю. Бывай, – бабка быстро всунула мне пакет с пирожками и стала спускаться вниз по лестнице.
– Спасибо, и вам не хворать! – закрываю дверь.
Мария Витальевна – добрейшей души человек, бабушка-одуванчик. Ровно до тех моментов, пока у неё не начинает ехать крыша. Во время приступов она почему-то твёрдо уверена, что я – нечисть и меня надо изгнать.
Изредка к ней родня приезжает: дочь, внуки, ещё кто-то. Но в целом живёт одна. Вот и едет крыша периодически. Родные про её приступы знают, к врачу водили, тот ей таблеток прописал каких-то, и лечение на этом закончилось.
Несмотря на старость, в Марии Витальевне энергия била ключом. Для неё вполне нормально было смотаться в другой конец города на рынок, со всеми переторговаться, поругаться и купить пару помидорок, после чего вернуться домой. И это всё только в первой половине дня.
С ней я познакомился случайно – в лифте столкнулись, где она мне и устроила блиц-допрос: кто такой, когда заехал, где работаю и сколько лет моей маме. Чем-то приглянулся ей в итоге, вот и наведывается ко мне по выходным с пирожками и изгнанием. Поначалу страшно было (ещё бы, крестом в лицо под яростные крики), а потом привык. Да и пирожки вкусные у неё, не жалко раз в пару месяцев лампочку ей в коридоре поменять ради такой выпечки.
Потом ещё она прознала о том, что я английский преподаю в соседней школе, и пошло-поехало. «Алоизий, голубчик, вот моей внучке кой-чё непонятно туточки, можешь объяснить? На пять минут работы!»
Преподавать я ненавижу всем сердцем. Вот чистая, искренняя ненависть. По дурости поступил на бюджет, куда баллов хватило, вот и отучился. А работать-то особо и негде. Так и пришлось в школу идти.
Но Марии Витальевне отказать совесть не позволяла. Да и жалко по-человечески старушку. Решил помогать понемногу. Вот и возился с её внучкой, объясняя банальные, на мой взгляд, вещи.
Так и жил. Покуда не убили.
Возвращался я как-то с работы, а мне в бочину нож воткнули. Ничего понять не успел, всё потемнело, упал…
Очнулся в кабинете.
А за столом напротив демон сидит, бумаги заполняет. Взглянул на меня исподлобья:
– Присаживайтесь, Алоизий Михайлович, присаживайтесь, – на стул указывает.
Сел я, ничего не понимаю, жду объяснений.
– Итак, Алоизий Михайлович, у меня для вас новость – вы умерли. Более того, вас убили, – всё ещё молчу, никак не могу в себя прийти, – Другая новость – вы попадёте в ад. Сожалею.
– А-а-а, ну это, вы э-э-э…
– Что, что вы говорите?
– Вы @бу дали, говорю?
– Простите, что? – демон выпал в осадок.
– Дуба дали? С ума посходили? Набухались, перепили или что? Так, короче, чепушило. Либо ты щас шефа зовёшь своего, либо я тебе твои рога пообломаю.
