И тут буквально под самой горой из-под молотка порода выпала, которую искали больше месяца, – хорошая порода, добрый знак, что не зря столько километров отмахала вся партия. Брат остановился, дрожащими от радости руками образец породы в сумку бросил. А медведь тоже стоит над ним, сопит. И тропочке конец – вот она, гора.
Брат заприметил скалу, нависающую, как козырек от кепки над его тропкой, и из последних сил рванул туда. Стоит – не дышит. Тишина. Думал уже, медведь ушел восвояси, потерял его – умом большой этот зверь не очень силен. Не тут-то было – свисает вдруг почти над самым лицом огромная лапища со скалы, и камни сыплются – это медведь решил сверху его достать, рыкает от злости, как лев. А брат мучится-топчется: сожрет медведь – и драгоценный образец породы вместе с ним. Тогда он сумку с образцом забросил подальше, чтобы медведю не досталась, и стал ждать. А медведь из себя выходит наверху – чует дух, камни ворочает.
Сколько они так маялись оба, Алик сказать потом не мог. Когда его грузили в вертолет – искали все-таки, свезло, – ноги его так распухли от неподвижного стояния, что сапоги пришлось разрезать. А медведь, который со скалы от рева винтов свалился, таки прихватил с собой сумку с образцом, которая попалась на пути.
Но Алик-то не дал себя увезти, пока метку на заветном месте не поставили и новый образец не добыли. Когда ему благодарственную награду вручали, смеялись, что медведя-де с сумкой обошли наградой.
В другой раз брат столкнулся с хозяином тайги летом в малиннике – здоровущий, стоит на задних лапах, загребает передними столько кустов, сколько может, громко чавкает, обсасывает сладкую малину. Оба остолбенели, и оба от неожиданности покатились с горы только что не клубком. Пару раз Алик чувствовал себя буквально в лапах медведя – но тот был тяжелее и падал стремительней, так что удалось как-то зацепиться за куст и переждать, пока топтыгин не исчез с глаз.
Шутили потом, что надо было с медведя сумку обратно потребовать, прежде чем с горы бедолагу спускать.
Услышали мы эти истории и еще разные другие, похожие, на похоронах Алика. Здоровущие мужики, даже не скрываясь, плакали, обступив узкий гроб.
Выносили его из дома мамы, которая со своей высокой прической – волной надо лбом – и удивленным лицом стояла у гроба, как будто бы не понимала, что этот гладко причесанный с мягкой волной надо лбом ее сын и есть тот человек, про которого рассказывают героические истории эти бронзоволицые люди.
Они как будто бы рассказывали про другого человека – и мама с надеждой заглядывала в гроб, как будто бы там мог оказаться не ее тихий сын-неудачник, а этот замечательный другой человек – пусть его берет земля, а сын окажется рядом, не герой, с виноватой улыбкой, не герой, но – живой.
Ни одна жена – а их у него ко всеобщему удивлению было целых три – не стояла у гроба.
После Эллочки Алик встречался исключительно с некрасивыми девушками, которые использовали его либо до первого стоящего поклонника, либо до второго мужа.
Он трижды оставлял женам построенные на геологоразведочный заработок кооперативные квартиры – большая роскошь по тем временам – и возвращался в тайгу с неизменным рюкзаком и молотком за поясом. Другого собственного имущества у него сроду не было.
Некрасивые же его жены были все на редкость лютыми и алчными. Так что, когда брат погиб и привезли его гроб к третьей жене, чтобы вынести его в последний путь по-людски из дома, она и на порог не пустила.
