Сны о другом мире - страница 19

Хотя, может, книги и дадут какой-то внятный ответ. А они только в библиотеке. Порыться бы в них. Посидеть. Поискать. Почитать. Эх, выбить внеплановую поездку в Большой город так сложно! А пока книг и знаний нет, то раствор против гнили прост: литр воды на четверть щелочного куска. А дальше тщательно тереть, пока не начнет облезать кожа на пальцах. Только это помогает максимум на неделю. А потом гниль возвращается. И даже увеличивается в размерах.

И единственный путь – опять чистить. Или начать, наконец, искать знания и ответы…

В моем шкафу. Точнее, в голове. Я практически не видела другого мира. Я родилась в диктаторском хаосе, а потом гниль и туман поглотили все. О кино и музыке мне рассказывала мать. Много. Но всегда полушепотом. Потому что боялась огласки. Потому что берегла меня от ненужных вопросов и состояний.

Мы жили в Большом городе, когда всех родных унесла неведомая до этого болезнь. Я помню, как мать выкинула из окна мои вещи и документы, а дверь больше не открыла. Через неделю маму, бабушку и соседей нашли бездыханными и покрытыми слизью. А я осталась одна в социальном доме. Тогда мне уже стукнуло 15, и после каждого сиротского рабочего дня я сбегала в библиотеку, что была за углом нашей полуразрушенной улицы, и читала. Много-много. И это был единственный способ оставаться мысленно связанной с погибшими родными, которые мне так часто рассказывали про кино и литературу, про искусство и любовь.

И я находила в книгах отголоски их рассказов! Читать приходилось на корточках между пыльных книжных полок, вздрагивая от малейшего шума. Я заглатывала информацию второпях, потому что встреча с суровым охранником не сулила бы ничего хорошего… Потом брела обратно на ночлег. А на следующий день происходило все то же самое, пока мне не исполнилось 19 и не началась Великая Партийная реконструкция. Тогда я аккуратно и далеко запрятала все свои скелетные воспоминания в голову и отправилась в Рабочий восстановительный отдел.

Точнее, меня отправили, бесцеремонно затолкав в пропахший старыми консервами поезд. И я, и мои вещи тогда уносились далеко за пределы Большого города…

Шипящий шум в моих висках. От привкуса лучшего компота месяца до сих пор мутит.

В нашем дотационном списке не оказалось двух человек. В бригаде они есть, пока живые и дышат. А в списках их нет. Значит, им по какой-то ужасной ошибке не дадут талоны после смены. И они станут тенями!.. Связистка Нут изрядно постаралась. Но они об этом пока не знают.

Талоны у нас в отделе выдаются на неделю. И талоны – это единственный путь к физическому существованию. К еде и чистой одежде. К стабильности недельной мысли и рабскому смирению.

А у меня в кармане есть зефир. Три штучки, что не склевали проклятые птицы. Лимонная, клубничная и с яблоком.

И сейчас в моем кабинете так тихо, лишь только лампочка Ильича со скрипом покачивается под плесневелым потолком, собирая возле себя гигантских мух. Вот кто-кто, а мухи всегда будут в этом мире. Как признак стабильности и вечности. Такие надоедливые и падкие на слизь. Такие живучие. И нам давно надо у них поучиться. Пофигизму и наглости.

Три зефирки. И еще половина пакета дома в шкафу. Хм… Хватит ли мне на неделю? Еще самокрутки из земляного репейника и синтетический кофейный напиток. И это уже что-то!

На худой конец зайду к Мари. У нее бывает кисель и совместные полеты. Что ж, потеряю пару-тройку килограммов телесных масс, но и это же не конец света! А этим голодным беднягам еще пахать и пахать. Неделю. Практически без остановки…