Он тоже был именно таким, каким она его помнила: высокий, худощавый, с чуть вьющимися волосами, в которых никогда не было порядка, обладатель бесконечно доброго взгляда и вечной тени улыбки на лице.
– Ну чего ты встала? Садись, – продолжил он, жестом указывая на место напротив. – Или ты сегодня хочешь питаться исключительно воздухом и литературными идеями?
Лия медленно опустилась на деревянный стул, ощущая, как он слегка скрипнул под ней. Она чувствовала себя странно – словно подглядывала за сценой из прошлого, но теперь находилась внутри неё.
– Да с ней сегодня что—то не так, – хмыкнула Вика, усаживаясь рядом и доставая из кармана сложенный листок бумаги. – Может, снова перечитывала Достоевского перед сном, а потом всю ночь страдала от глубоких мыслей.
Олег рассмеялся.
– Ну это в её стиле, – подхватил он. – Сначала погрузиться в философию, а потом проснуться и страдать по утраченному смыслу бытия.
Лия попыталась улыбнуться, но губы слушались плохо. Она смотрела на них, на их лица, на то, как они переглядываются, как шутят, не подозревая, что для неё всё это не просто утро, не просто обычный день, а нечто большее.
Она взяла ложку, попробовала кашу. Вкус был привычный, с оттенком дешёвого масла. Слегка пересолили,. Горячий чай в стакане согревал ладони, а пар медленно поднимался вверх.
Если это сон, то почему он такой детальный? Почему она чувствует тепло чашки, ощущает вкус, слышит каждый звук вокруг с такой ясностью, будто действительно здесь?
– Лия, ты в порядке? – голос Вики вывел её из мыслей.
Девушка подняла взгляд.
– Да, всё хорошо, – тихо ответила она.
Но внутри всё переворачивалось. Если это не сон, то что же это?
Они вышли из общежития, и Лию окутал утренний воздух – прохладный, влажный, пропитанный смесью осенней листвы, бензина и лёгкого аромата свежеиспечённого хлеба из ближайшей булочной. Всё было таким привычным, и в то же время это привычное ощущалось иначе, глубже, насыщеннее. Она не могла сказать, почему именно, но каждый звук, каждый запах, каждый луч солнца, пробивающийся между домами, казался более значимым, чем раньше.
Вика шагала чуть впереди, энергично рассказывая о чём—то, что, вероятно, было важно, но слова её словно просачивались сквозь Лию, не задерживаясь. Олег, ссутулившись, рассеянно слушал, иногда вставляя короткие реплики, подшучивая над подругой. Лия шла между ними, молча, словно в полудрёме, замечая не столько разговор, сколько саму улицу, город, который она так хорошо знала.
Дом напротив, с облупившейся зелёной дверью, над которой каждый год кто—то вывешивал самодельный плакат с поздравлениями для неизвестного именинника. Тротуар с выбоиной у входа в парикмахерскую, о которую все спотыкались, но никто не чинил. Продавщица газетного киоска, пожилая женщина в коричневом платке, с неизменным хмурым выражением лица, отсчитывающая сдачу покупателю. Всё это было частью её прошлого, но не просто воспоминаниями – она ощущала эту реальность всем телом, каждой клеткой, и от этого становилось не по себе.
Они свернули к остановке, и Лия невольно замедлила шаг, задержав взгляд на растрёпанном объявлении, приклеенном к стене дома. Надорванные края, полустёртые буквы, типичный шрифт тех лет. В груди что—то дрогнуло. Она не могла вспомнить, что здесь было написано тогда, но сам вид пожелтевшей бумаги, облупленной краски, самой стены, знакомой ей до мельчайших трещин, вызвал странное ощущение.
