Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - страница 12



куда-то засовывалось, откладывалось,
сплошные недозрелости,
недоношенности,
недопонятости,
недо-недо-недо,
недонебо над головой,
недоземля под ногами,
как сказал герой одной моей пьесы:
«Слишком много впечатлений
для одной пары глаз» —
недозапомнил, недозабыл
недожил, недонежил,
недоумер,
недоумершим вот и написал это.

Шестидесятники

Мы дышали свободой,
которой не было,
она врывалась в нашу грудь
из глубин своего отсутствия,
завораживала,
мы никогда не забудем ее,
недосягаемую,
неистребимую.
Зло творило добро,
другого добра мы не знали,
кто вышел из этого пекла живым,
глядит на себя и плачет.

Люди исчезают

Люди исчезают.
Где Саша Свободин?
Где Олег Ефремов?
Где Саша Володин?
Где Товстоногов?
Где Егор Яковлев?
Где Женя Евстигнеев, Миша Рощин?
Где Булат? Где Смоктуновский?
Умерли? Не надо сказки рассказывать —
их украли!
Ворвались, скрутили и увезли.
Да они просто состарились, болели и умерли,
ты же сам был на похоронах.
Не было никаких похорон!
Это нам показалось, мистика! Гипноз!
У них целый штат гипнотизеров!
Их украли!
Я требую провести расследование!
Почему прокуратура молчит?
Это сделано специально, чтоб мы остались без них,
вы что, не видите, что происходит
в их отсутствие?
Вы что, не понимаете – если бы их не похитили,
всего этого не было бы?
Где Высоцкий?
Где Юра Афанасьев?
Где Андрей Дмитриевич Сахаров?
Где он?

Памяти Ежи Гротовского

Гротовский учил меня
летать на уровне окон второго этажа:
«Руками маши, маши! Как крыльями!
Поверни голову к окнам!»
Боже, как много людей в Варшаве
не спят глубокой ночью —
никогда не поверил бы,
если бы не видел своими глазами,
если бы Ежи не научил меня
поздней ночью, крепко выпивши,
летать на уровне окон второго этажа:
он впереди, я за ним.
«Руками маши, маши! Как крыльями!»

«И я полетел…»

И я полетел.
Я помню, мысль мелькнула:
«Ну, вот и всё»…
Не забуду никогда это ощущение:
лечу никуда, понимаю, что всё, конец,
и ничего не могу с этим поделать.
Помню надежду:
может, Бог бросит какую-нибудь ветку,
какую-нибудь веревку,
упаду на что-то мягкое, в воду… выплыву —
надежда то возникала, то пропадала.
Я молился быстро, быстро,
слова не успевали, без слов.
Я клялся: «Буду верить,
как никто в Тебя не верил!
Буду…»
Всевышний не успел меня спасти —
я стонал во сне,
жена испугалась, растолкала,
помешала Богу прийти мне на помощь,
опередила.

«То забываю, то вспоминаю…»

То забываю, то вспоминаю,
что скоро умру.
Забываю легко, незаметно,
день-другой живу как бессмертный,
смерть, однако, дремлет недолго,
просыпается резко
и меня, старикашку,
властно ставит на место.
Я подчиняюсь —
пишу завещание,
что делать с вещами,
усердно читаю Тору,
грехи заношу на листочек
для предъявления Богу,
когда посещу синагогу.
Но вдруг в голове смещается нечто
и снова-опять начинается вечность.
Вот так и живу,
то забывая, то вспоминая,
что скоро умру.

«Это не звезды сверкают на небе…»

Это не звезды сверкают на небе —
это мерцают золотые осколки
от начертаний Святого Завета —
когда Моисей, голову запрокинув,
Божьи слова зачитывал евреям
с распростертой небесной страницы.
От миллионов греховных взоров
горние наказы скорежились, стерлись,
только точечки светящиеся остались —
мигают, сигналят, не теряют надежды
пробудить огонь первозданной веры.

«Вопросов больше, слава богу, чем ответов…»

Вопросов больше, слава богу, чем ответов,
когда ответов станет больше, чем вопросов,
не дай бог, не дай бог,
в гладкие камушки на берегу океана
превратятся люди.

«С жизнью своей в обнимку…»