Помню, во время наших щенячьих забав Хуа иногда побеждал Роти. Если честно, то ротвейлер позволял мелкому пучеглазику почувствовать себя суровым зверем. Я-то никогда не стремился кого-то побеждать. Мне было достаточно того, что меня иногда тискают и дают лизнуть в нос.
Но не думаю, чтобы эти игры приносили кому-то реальную пользу. Вряд ли Маугли научится ездить на машине, лишь поиграв на этой своей плойке. Да там, в настоящей тачке, и нет никаких тазобедренных костей с кнопками. Я заглядывал, так что знаю.
А вообще. Все эти игры, а уж так называемые виртуальные в особенности, похожи на сны. Порой со мной там такие вещи происходят, что диву даёшься. А потом просыпаешься и думаешь, с чего снилась такая чехарда? То ли переел с вечера, то ли химикатов перенюхал.
Об этом я и поведал сидевшему в задумчивости Сене. Он хмыкнул и ответил:
– А у меня вот другая мысль возникла.
– Какая же?
– Вот смотри. Допустим, Маугли и Хуа играют каждый сам за себя. И каждый пытается всячески выбить другого из игры, – сенбернар кивнул на наших игроков.
– Мы сейчас вместе играем, – откликнулся мальчик. – За одну команду.
– Но ведь можно играть за разные?
– Можно…
– Ну, так вот. И доходит у них до того, что готовы просто уничтожить соперника, – Сеня испытующе посмотрел на меня. Мол, понимаю ли я, о чём идёт речь.
– Ну, допустим, – я кивнул. – Главное, чтобы выйдя из игры, Хуа не решил укусить мальчонку.
Сенбернар перевёл взгляд на чихуахуа. Задумался.
– Предположим, что всё нормально, – наконец продолжил он. – И соперничество не выходит за рамки игры. Но их персонажи – будь то машины, люди, или и вовсе собаки – во время состязания страдают и даже умирают. А наши игроки очень сильно за них переживают.
– Не понял, как могут страдать машины? – удивлённо спросил я.
– Это гипотетически.
– Гипо… как?
– Гипотетически. Условно. Фигура речи.
Я похлопал глазами.
– И к чему ты ведёшь?
– А что, если вся наша жизнь – игра? – с умным видом поставил, я бы даже сказал, воздвиг вопрос Сеня.
– Что наша жизнь? Игра! – пропел Хуа, врезаясь на полном ходу в колонны монументального здания. – Вот я хомячок! В лепёшку расшибся!
– Надо было тормозить, – подсказал Маугли.
– Тормоза придумали трусы, – отмахнулся модник.
– Просто признайся, что не умеешь, – хихикнул мальчик.
– Ну, не умею, и что? – фыркнул его соперник. – Я же должен тебя обогнать, а не тащиться, как Бабуля.
– Ты хотя бы до финиша доберись, – парировал мальчуган.
Сеня покачал головой.
– Видел, как затянуло? И это всего лишь какая-то картинка в телике. А представь себе, если бы погружение было полное. Со всеми чувствами.
Я не мог себе подобного вообразить, но на всякий случай утвердительно кивнул.
– Так к чему ты всё-таки ведёшь? – спросил я.
– А теперь представь, что в подобную игру вступили тысячи тысяч детей, – сенбернар взмахнул лапой, точно волшебной палочкой. – А их отец ходит по дому, поглядывает на них со смесью любви – он же их папка – и недовольства поведением чад в виртуальной реальности. Но ведь он не будет наказывать одного своего отпрыска за то, что тот снёс башку другому в рамках игры?
– Наверно, нет, – я пожал плечами. – Но я бы на его месте разогнал всю эту шайку-лейку и отправил учить уроки. Ну, или обедать.
Сеня поглядел на меня с уважением.
– Возможно, он так и сделает.
– Кто? – переспросил я.
Уважение во взгляде сменилось разочарованием.
– Ну, Джек! – сенбернар всплеснул лапами. – Я уж было подумал, что ты всё понял!
