– Я понимаю, босс, но не всем так повезло совместить личную жизнь с просмотром трупов. – Он понимает, что сморозил лишнего, и тут же заводит новую тираду, пытаясь вывернуться из неловкой ситуации: – Я имел в виду, что миссис Малленс тоже профессионал и ничего против душка не имеет.
– Еще раз скажешь нечто подобное и будешь Эли столы мыть! – бросаю я угрозу эффектную, но, к сожалению, абсолютно невыполнимую.
Я борюсь с искушением взять его за шкирку и втащить в прозекторскую, но меня сдерживает уважение, которое я испытываю к жертвам нашей халатности.
Цоканье туфель на высокой шпильке по кафельной плитке становится все более отчетливым. Двери прозекторской открываются, и в коридор с грацией олимпийской богини выходит Элисон.
Если вы когда-нибудь представляли судмедэксперта, как мужика за пятьдесят в замызганном фартуке и жующего бутерброды рядом с очередным клиентом, то увидев Эли, испытаете неслабый когнитивный диссонанс. Медицинский костюм сидит на ней так ладно, что можно легко оценить точеную фигурку, волосы забраны в высокий пучок, а на ногах обязательные туфли на шпильке.
Парни называют Элисон «Королевой севера», и каждый не прочь выпить в ее компании пиво или чего покрепче, но у Эли специфический вкус. Мне кажется, что в партнере она ищет того же, что и я: безудержного драйва и животной страсти, чтоб кровь вскипала от мимолетного прикосновения или взгляда.
– Ну что, мальчики, заходить будем? А то все в коридоре мнетесь, как после учебки, – улыбается она.
– Иди уже, – недовольно ворчу я, тихонько врезав Саю по плечу.
– Спасибо, босс! Я отработаю, – говорит он и припускается к выходу, словно мальчишка, которого отпустили на переменку.
– Прости за этот цирк, Эли. – Я виновато опускаю глаза.
–Да брось ты, Фрэнни! Нельзя быть таким серьезным. Вот, держи. – Она протягивает мне баночку.
Я запускаю туда палец и оставляю под носом пару щедрых мазков ментоловой мази. Вхожу в прозекторскую на вдохе, словно в ледяную воду ныряю. Сразу понимаю, что мазь тут не поможет. Запах гнили настолько сильный, что желудок сразу начинает выворачивать, хотя я предусмотрительно пропустил завтрак.
Я удивляюсь Эли. Знаю ее не первый год, но все равно восторгаюсь. Стоит у стола с тем, что осталось от бедняжки, и выглядит бодрой и свежей. Смотрит на меня с чуть заметной усмешкой. Отвратительный контраст. Живая цветущая женщина, а рядом с ней то, во что она может превратиться, встретив не того парня
– Все еще не куришь? – вздыхает она.
– Нет, – выдавливаю я, борясь с рвотными позывами. Чувствую, как воротник рубашки намокает, а сердце выбивает в груди ритм настолько бешеный, что под него можно отплясывать самбу.
– Это ты зря! – произносит она экспертным тоном.– Было бы проще! Обоняние не такое острое. Не понимаю, чего ты боишься. Шансы умереть от эмфиземы легких, вызванной курением, у людей твоей профессии куда ниже, чем риск скончаться от инфаркта, вызванного нервными стрессами и литрами черного кофе.
– Ты умеешь обнадежить, Эли! – улыбаюсь через силу.
Я приближаюсь к столу, и запах становится настолько нестерпимым, что я прижимаю к носу платок. Уж сколько видел подобных трупов, а привыкнуть все не могу. Точнее так – привыкли моя психика и глаза, но не желудок.
С фото из досье на меня смотрит красивая девушка. Темные волосы, живые карие глаза – всего этого больше нет. Есть только подгнившие куски плоти, которые Эли выложила на столе, словно собирала конструктор или сшивала разорванную куклу. Лицо – распухшая восковая маска, в которой с трудом можно различить человеческие черты. Длинные волосы, испорченные химией, висят лохмотьями, а некогда пышная грудь напоминает неопрятные лепешки с темным центром. Кожа желтовато-коричневая, будто смазанная йодом.
