Мне постоянно хочется быть к нему поближе. Я как собака обнюхиваю его рубашки перед стиркой. А когда мы смотрим фильмы вечерами, я притворяюсь уставшей, закрываю глаза и кладу голову ему на плечо. Тогда он старается не двигаться и подставить плечо так, чтоб мне было удобно. Я фантазирую о нас вместе. Я не совсем понимаю, чего хочу от него, но когда Митчелл рядом, чувствую себя счастливой.
Я возвращаюсь в гостиную. Воровато оглядываюсь и быстро перебегаю в другой конец квартиры. Меня завораживает дверь в его угодья. Дергаю ручку. Ничего. Каждый день, когда Митчелла нет дома, я пытаюсь заглянуть внутрь, но дверь всегда заперта.
Ужином заниматься ещё рано. Я забираюсь с ногами на диван и включаю телевизор. Новости не люблю и хочу нащёлкать какие-нибудь мультики, но почему-то не переключаю.
– В национальном парке было найдено ещё одно расчаленное тело девушки. Личность погибшей установить пока не удалось. Также неизвестно, была ли она изнасилована и задушена, но с большой вероятностью это очередная жертва Шелкового душителя. Сейчас мы попытаемся взять интервью у детектива Малленса.
Репортёрша с яркой азиатской внешностью подбегает к жёлтой ленте и, приподняв её рукой, проникает в огороженную зону. Детектив Малленс стоит к ней спиной. Серый пиджак красиво облегает его широкие плечи, русые волосы зачёсаны назад. Он оборачивается и одаривает журналистку недобрым взглядом. Брови насуплены, и из-под них смотрят проницательные светло-карие глаза. На лице россыпь родинок, самая крупная из которых на щеке, недалеко от крыла носа, разбавляет брутальность образа.
– Детектив Малленс, это очередная жертва Шелкового Душителя?
– Без комментариев!
– Детектив, сколько ещё это чудовище заберёт жизней прежде, чем вы его не остановите? – выкрикивает она провокационный вопрос.
– Уведите дамочку за периметр, – говорит он и вырывает камеру из рук оператора.
У меня мурашки бегут по телу, и я выключаю "ящик". Мне тяжело смириться с жестокостью и безразличием внешнего мира, потому что наш замкнутый мирок был другим: там не было воровства и убийств, а само слово «преступление» подменялось словом «грех». Там было рукоприкладство, но не потому, что кто-то был жесток, а лишь, в качестве поучения. Там не запирали дверей, и всё было общее. Незнакомцев не боялись, потому что все они остались во внешнем мире, которого как бы и не существовало.
Наверное, маньяк из новостей выглядит, как уродливый каннибал из фильма «У холмов есть глаза». Сидит сейчас где-то в лачуге на свалке и варит суп из очередной бедняжки.
На душе как-то муторно, и я решаю отвлечься готовкой. Митчелл идеален во всём. Он разбирается в манерах, знает, как надо одеваться, может ответить на любой вопрос. А ещё он прекрасно готовит. После переваренной пресной еды, приготовленной из минимума ингредиентов, то, что я ем здесь, кажется пищей богов. Мне всегда говорили, что наслаждаться едой греховно, но как же приятно позволить себе съесть что-то вкусное, не ограничивая себя постом.
Я разворачиваю пергамент и выкладываю на разделочную доску лоснящиеся жиром стейки лосося. Митчелл говорит, что свежая рыба пахнет морем, но я понятия не имею, как оно пахнет. Нагреваю сковороду, и чтоб убедиться, что она максимально горячая, провожу ладонью почти над самой поверхность. Горячо. Тогда я укладываю кусочки рыбы кожей вниз. Засекаю на кухонном таймере две минуты, а пока рыба шкварчит, опускаю в кипяток стебли спаржи. Спаржа – непонятная мне трава, но Митчелл говорит, что она для чего-то там полезна. Он знает так много умных слов, что я иногда теряюсь в разговоре и просто улыбаюсь и киваю. Таймер щелкает. Я переворачиваю рыбу и щипчиками выкладываю спаржу в миску со льдом.
