Марина, узнав от Сергея содержание его разговора с Переваловым, была рада.
– Значит, у вас все нормально? Вот и славненько! Честно сказать, я очень переживала, что из-за меня у вас могут возникнуть проблемы. Но если их нет, пора подумать о свадьбе!
Все было настолько неправдоподобно хорошо, что Петренко отказывался верить. Он ожидал подвоха.
– Марина! Я хочу знать…
– Что, милый?
– Я не милый, я – Щелкунчик! Вот как меня назвал Альберт. И он прав! Скажи честно, что ты во мне нашла?
– Понимаешь… – Марина замялась. – Знаешь, мы в детстве любили устраивать всякие розыгрыши. Берешь яркий фантик, сворачиваешь его в форме конфеты и даришь какому-нибудь простаку. Тот радуется, раскрывает ее, а внутри – пустота. Так и Альберт – яркая упаковка, фантик, розыгрыш! А ты… Ты – настоящий! Кроме того, я люблю тебя, Щелкунчик!
Так, с легкой руки Перевалова, к Сергею прилипло это сказочное прозвище. Но Петренко не обижался. Он считал себя счастливейшим из смертных и совсем не комплексовал по поводу своей неблестящей внешности. Ему, как и деревянному персонажу из сказки, здорово повезло. Его беспокоило только одно. Все счастливые сказки заканчивались одинаково. Зло наказывалось, добро побеждало, влюбленные соединялись, чтобы быть вместе навек! Но жизнь – не сказка. Жизнь требует продолжения. И каким будет оно, это продолжение, было не ведомо никому. В том числе и Сергею Петренко…
– Сергей – замечательный! Любящий муж. Отличный семьянин. К сожалению, мы не успели завести ребенка. Но, думаю, у нас все впереди…
У Петренко глухо заныло сердце. Марина, такая близкая и вместе с тем страшно далекая, стояла на свидетельском месте. Она так блестяще охарактеризовала своего супруга, что дополнительных вопросов у присутствующих почти не возникло. Кроме одного. Его и озвучил старый народный заседатель. Щурясь, как на ярком солнце, он надел сначала одни очки, затем вторые. Потом снял и те и другие, засунул их в футляр.
– Скажите, свидетельница, – голос его дребезжал как расстроенный патефон, – вы это… действительно того… любите подсудимого?
Вопрос был настолько бестактным, что молоденькая секретарь, ведущая протокол, прыснула в кулачок, а Фрик недоуменно воззрилась на дедушку, не зная, как реагировать на старческие заскоки. Марина ничуть не смутилась.
– Люблю! – сказала она. В ее голосе слышался вызов.
– Еще вопросы? – поспешила судья.
– У меня, ваша честь! – вылезла Елизавета. – Вы любите собак?
– Господи, да вы сговорились, что ли! – в сердцах обронила Фрик. – Любит ли она подсудимого, любит ли собак…
– Ваша честь, мои вопросы – не праздное любопытство. Вещественными доказательствами по делу является собачья шерсть, обнаруженная на оружии и в машине…
– Ну хорошо, хорошо. Продолжайте! Только давайте поближе к делу, а то любит – не любит…
– Поставлю вопрос по-другому. Вы держите двух собак?
– Нет. Только одну. Боксера.
– А как же ротвейлер? В протоколе вашего допроса на следствии речь идет вроде бы о двух собаках.
– Возможно, это неточность. На самом деле, у нас с Сергеем был ротвейлер. Но он погиб от энтерита за два месяца до ареста. Мы были очень расстроены. А вторую собачку, боксера-девочку, мне подарил директор Сережиного агентства Полич. Это было уже после ареста. Он такой славный человек. Хотел помочь…
– Понятно. У меня нет вопросов.
– Может, я что-то не так сказала? – всполошилась Марина. – Я не придавала значения. Две собаки, одна собака…
