– Эти самые женщины сказали мне, что я – недоросток, – я обвела руками груди, – что грудь у меня слишком велика… – руки скользнули по талии вниз, – что у меня слишком много округлостей… – руки огладили бедра. У женщин-сидхе бедер практически нет. Я чуть тряхнула головой, чтобы волосы упали на лицо, и покосилась на Курага из-за алой завесы. – Сказали, что я уродлива.
Он взлетел с кресла, швырнув царицу на пол, и зарычал:
– Кто это сказал?! Я им собственные языки в глотку засуну, чтоб они подавились своей ложью!
Ярость в его лице, дрожащее бешенство во всем теле – я расценила это как настоящий комплимент. Я поняла, что Кураг, вполне возможно, хотел получить меня не только из политических соображений или ради улучшения породы. В это мгновение я подумала, что, может быть – только может быть, – царь гоблинов действительно меня любит, на свой особый манер. Я многое готова была от него сегодня увидеть, но только не любовь.
Не знаю почему, но я вдруг ощутила на щеках слезы. Отчего я плачу? Оттого, что гоблин захотел защитить мою честь? Я посмотрела на Курага, открывая ему все, что было сейчас у меня на лице и в глазах. Потому что поняла, что так и не поверила до конца в свою красоту. Стражи желали меня уже потому, что без меня были обречены на воздержание. Они добивались меня ради трона. Никто не хотел меня ради меня самой. Может, я к ним несправедлива, но откуда мне знать, что на самом деле привело их в мою постель? Я смотрела на Курага и видела мужчину, который знал меня с детства и считал меня прекрасной, достойной того, чтобы броситься мне на защиту, а ведь он никогда не будет со мной, не сможет стать моим королем. Знать, что кто-то обожает меня только потому, что я такая, как есть, – это многого стоило. Я не сумела бы выразить это словами, но я показала Курагу, что все оценила. Показала, как дорог мне он сам и как дороги чувства, которые он ко мне испытывает.
– Не плачь, девочка, да упасет меня Консорт! – помягчевшим голосом сказал Кураг.
Китто встал с пола, чтобы прижаться губами к моей щеке. Раздвоенный язык ласково и быстро коснулся кожи. Я не выразила протеста, и он слизнул слезы со щеки. Гоблины считают большинство телесных жидкостей слишком ценными, чтобы дать им пропадать впустую. Я понимала, что он делает и почему, но, если честно, сейчас сошло бы практически любое прикосновение. Я обняла Китто за плечи и прижалась к нему покрепче.
Рис встал за моей спиной на колени и обнял меня. Ему пришлось обнять и Китто, потому что я не отрывалась от гоблина. Только те, кто был с нашей стороны зеркала, знали, чего ему стоило прикоснуться к Китто по своей воле. Одно это его действие придало мне бодрости.
– Год ты не получишь, Мерри, даже ради твоих слез. Даже за это выражение твоего лица.
Кураг по-прежнему стоял – такой громоздкий, что заполнял чуть не все зеркало. Он нависал над нами, частью из-за того, что зеркало располагалось довольно высоко, а частью потому, что стоял слишком близко к стеклу.
Китто вылизал щеку досуха и хотел передвинуться, чтобы дотянуться до другой щеки – слишком крепко он был зажат между руками Риса и моим телом. Я ждала, что Рис разожмет руки, позволяя ему подвинуться, но страж не шелохнулся. Он сжимал нас с сокрушительной силой. Я вдруг поняла, что мы не сможем и шевельнуться, пока Рис нам этого не позволит, и у меня перехватило дыхание, а сердце испуганно заколотилось.
