Всё это в совокупности оказывало на неё такой эффект, из-за которого ей порой казалось, что мир вертится вокруг неё и только для неё. Она твёрдо верила в то, что всё, что у неё есть, неизменно и никогда уже она не будет лишена этого. Поэтому она шла по улицам, приветствуя каждого встреченного на дороге или в окне жителя, лицо её сияло искренней радостью, а душа упивалась властью и всеобщим расположением.
***
Двери, за которыми находится Нора, точно такие же, как в старых вестернах. Распашные, открывающиеся в обе стороны. Так посетитель или любой прохожий может заглянуть внутрь, проходя мимо или собираясь войти. А ещё такие двери обеспечивают хорошее проветривание.
Ксения остановилась у входа, представляя себя героиней вестерна. Вот она стоит снаружи, а изнутри виден её тёмный силуэт на фоне яркого света. Длинный плащ ниже колен, кобура на поясе, сапоги… Не хватает только шляпы и палящего солнца прямиком с неба дикого запада.
Изнутри за всё это время не донеслось ни звука. Ксения посмотрела на часы. Половина седьмого утра.
– Рановато ты сегодня, – буркнула она под нос, толкнула дверь и вошла, запуская вперёд себя потоки свежего воздуха, почти видимые из-за подхваченной ими пыли.
Внутри ей пришлось пробираться через тесноту, образованную множеством плотно стоящих друг к другу столиков. Сколько раз она билась об эти углы и жаловалась отцу на синяки? Жаловалась и требовала сделать углы округлыми, чтобы добавить Норе уюта. Отец возражал, говоря, что это салун, а не модная питерская кофейня, и люди здесь пьют самогон, а не кофе, и едят жареное мясо, борщ и сало, а не круассаны и заварные пирожные. Потом его буквально передёргивало всего – в этот момент он, должно быть, представлял, как посетители его Норы вдруг перейдут на кофе с круассанами. Тогда Ксения, а тогда ещё Ксюшенька, спрашивала, что такое Питер, что такое кофейня, и что такое круассан. Отец говорил, что ей это знать ни к чему и удосуживался только объяснить, что такое круассан. Ну а потом она шла вытирать столы. И сейчас, проходя между ними, она видела саму себя, вспоминая, как ползала здесь, под столами, с тряпкой и щеткой в руках. Привычная обстановка навевает ностальгию, но такие воспоминания не всегда приятны. Да, она с теплотой в душе вспоминала те дни, когда была рядом с отцом, но стоило ей вспомнить об этом, как она начинала буквально ощущать тот запах, всю ту вонь, от которой она каждый вечер пыталась избавиться, вымывая руки по несколько раз после рабочего дня.
– О, наконец-то! Ты где пропала? – отец, спускаясь по лестнице со второго этажа, заметил её и, окликнув, выдернул из забытья, – А я уже распереживался. Компот не закончился у тебя? – старик подошёл к дочери и стиснул её в своих узловатых руках.
– Нет, – едва выдавила Ксения, задыхаясь в крепких объятиях отца, – У меня твои компоты половину кельи заняли уже. Доброе утро, пап, – она чмокнула отца в щеку.
– Доброе, солнышко, доброе. Молодец, пей. Там витамины, польза, ну ты знаешь.
Они встали друг напротив друга. Возникло неловкое молчание. Ксения знала, что сейчас, в этот момент, он должен пригласить её наверх, но отец почему-то не делает этого. Егор Викторович всегда был сильным, достойным человеком и грозным противником любому, кто посмеет задеть его или Ксению, однако, скрывать и врать такие люди как он умеют редко. Так же редко они меняют привычный им порядок вещей.
