– Значит у тебя, – поняла Ксения, а её хитрые глаза поймали честный отцовский взгляд.
– Ты о чём? – отец снял с плеча полотенце, вытер руки и улыбнулся, щурясь так, будто его цыганка на рынке обманула, – Как догадалась?
– Не предлагаешь подняться.
– Вот ты!.. Лиса. Ну пойдём, поднимемся. Никит! – позвал он, – Поднимись, пригляди пока!
– Так точно, Егор Викторович! – крикнул мальчишка откуда-то снизу, скорее всего из подвала.
– Он у тебя вообще спит когда-нибудь? Половина седьмого, а ты его уже работать заставляешь.
– Никто никого не заставляет, – старик отмахнулся, – Он здесь по своему личному желанию. Он сам приходит и сам уходит, – возразил Егор.
– Учишь его, как Димку?
– Незачем. Пусть живёт обычной жизнью.
– Это тоже нужно уметь.
– И то верно, – усмехнулся отец, оглядываясь на поднимающуюся позади дочь, – Ну, бывает. Как раз житейским мелочам. По хозяйству там, как вещи починить, как в людях разбираться, ну и всякое такое.
Около двери они остановились. Егор достал ключи, повернул скрипучую ручку, и позволил Ксении войти первой. В её жизни могло измениться что угодно, какие угодно перемены могли наступить совершенно неожиданно, но её комната, порядок в которой бережно сохранял отец всё это время, казалось, не изменится никогда. Неизменность этого места всегда оказывала на неё такое впечатление, будто проходя через дверь, она выходит из машины времени, перенёсшей её на семь лет назад. В те времена, когда каждый день был наполнен уютом и спокойной, приятной предсказуемостью. В те времена, когда она ещё не знала смерти и не видела её своими глазами. Не приносила в своих руках или на подошве сапога. Но сегодня этому порядку, к которому она привыкла, суждено было быть нарушенным.
В кровати, где она спала многие годы, и которая была неизменно заправлена все семь лет, лежал человек.
Казалось, будто он спал, но бинты на его теле, рассечённое поперёк лицо с уродливым, фиолетовым синяком на половину лица, дали ей понять, что человек этот не спит, а скорее не может проснуться. Ксения обошла его, взяла стул у соседнего кровати стола, и села, сложив руки на груди.
– Пацан совсем. Ты где его нашёл? – капитан раскрыла правую половину плаща, где на подкладе, ближе к подмышке, в одном из маленьких, плотных кармашков сидел пузырёк без этикетки.
– Я его не находил. Мне его вместе с поставкой привезли.
– А, понятно, значит это он тебе его принёс, – она извлекла пузырёк из кармашка и поставила на тумбу рядом с кроватью, – Ты зачем его сюда положил? Не мог другое место найти для него?
Егор Викторович нахмурил брови. Ксения осеклась. Она привыкла командовать, но забыла, что на отца это никогда не сработает. Порой её это даже злило. Пожалуй, иногда она даже мечтала, чтобы он подчинился хотя бы раз, но так же и понимала, что следом за желаемым актом повиновения мгновенно разрушится всё его, отцовское, волшебство. Вся его крепость, весь его авторитет. Образ сильного, несгибаемого отца сразу же рухнет, поднимая клубы пыли, и в её глазах он станет лишь одним из многих мужчин, охотно идущих у неё на поводу. Этого она не хотела и даже боялась. Боялась потерять последнюю несокрушимую опору её радужного мира.
– Если бы у меня было другое место, я бы положил его в другое место. Твоя кровать теперь под землёй, в келье без окон. Припоминаешь такое? – Егор сказал это твёрдым, железным голосом.
