Это чувство мне давно знакомо,
А теперь добавилось – изгой.
Все пойму и все приму отныне,
Только с этим нет, не примирюсь.
Кто там встал?! Се – русская святыня,
Дай на храм спокойно помолюсь.
И СНИЛОСЬ МНЕ…
И снилось мне: взошел на раздорожье,
Хлеба несжатые заносит снег…
Тьма позади сгущается тревожно,
А впереди – тревожно всходит свет.
Что там за свет – сквозь снег – во тьме кромешной?
Я дом оставил, Русь… За далью зим
Пришел. Стою на пепелище, грешный,
Куда теперь?! – Разграблен Третий Рим…
***
Под шум листопада, под всхлипы дождя,
Очнусь и опомнюсь – живу, уходя.
И вечно на кромке, у самых дверей —
Я тот, с кем на свете всего тяжелей.
Побитый, отпетый, пропитый до тла!..
Спасибо, Отчизна, хоть ты берегла.
Ни боли. Ни страха. Ни горьких обид.
Отвергнутый зло, научился любить.
Я верил: придут они, день тот и ночь.
И высшей наградою стала мне дочь.
Над пыльной, над вьюжной дорогой моей
Не меркнет сияние милых очей…
А там, за дождями, за палой листвой?
Не кто-то другой там. Там я, но другой.
Мне дорог и он. Я его не корю.
И жизни «спасибо» за всё говорю.
И даже за то, что за дальней чертой
Не станет такого, хоть стал я другой.
***
Свет зажгу, оставлю дверь открытой:
Сколько их, пропащих, на земле?..
Я и сам пришел испитый, битый,
С думой о прощеньи, о тепле.
Хлеб нарежет, вскипятит водицу,
И посмотрит – как с иконы – мать.
Помолясь, присядет под божницу
Плакать, улыбаться и вздыхать.
Отчий дом, бедой и горем крытый,
Ни за что не оброню упрек,
Дверь твоя всегда была открытой,
Потому я был не одинок.
Потому легка была дорога
И, по сути, – жизнь не тяжела.
И пока жива мать – слава Богу! —
Хватит мне и хлеба, и тепла.
***
Снова пришел я на берег твой, Припять.
Горьким туманом допьяну упьюсь.
Родины боли – как водки – не выпить.
Тень на лице твоем, Белая Русь.
Спился бы, Родина! Только бы выпить,
Боль твою выпить до белого дна!
Плачут славянки – не высохнет Припять,
Чистые слезы, а речка черна…
Родина – дух чабреца и бензина,
Ленты каналов… Болото, ау-у!..
Боже мой, аист! Худющий. В низине.
Все же вернулся?.. И я, брат, живу…
Бульбой и хлебом, да утренним светом
Кто же хотел этот край обделить?!
Вот и мой город под выжженным небом
С прядью зеленой каштанов и лип.
Кроме самих, нас никто не обделит.
Что же случилось – живем, как враги?
Кто мне на это, Отчизна, ответит?
Город молчит. Может, ветер с реки?
Может быть, аист, тот самый, худющий?
Он без конвоя вернулся сюда.
Может, в деревне колодец скрипучий,
Где поржавела на донце вода?..
Знаю, ответа пока не услышу.
Сердце утешу: живуч мой народ.
Дальше пойду. За излукой увижу:
Белый, как сказка, плывет пароход.
Горше родимой – полыни не сыщешь.
Слаще беды, чем любовь, не узнать.
Родина – сад мой, мое пепелище.
Здесь расцветал я. И здесь мне сгорать.
БАРАНОВИЧИ
За насыпью дворы – снега по пояс,
И тает день, поземкою звеня.
Здесь где-то хоронился царский поезд,
Здесь вытрезвитель привечал меня.
Барановичи – Родины предбанник,
Вон после Бреста стряхивает пыль
Европа, развалясь на чемодане,
При этом ловко пряча свою гниль…
А снег метет! Он, глядя на ночь, черный.
И кажутся горбатыми дома.
И поезд из Парижа расфранченный
Встречает грубо местная зима.
А мне-то что?.. Последний рваный пропит.
Вагон рабочий, выручай, браток!
Нам, как похмелья, не видать Европы —
Ну, хоть бы пива кислого глоток!..
Барановичи – вечный перекресток,
Судьбы моей немыслимый зигзаг…
Ну, где еще, скажи мне, так вот просто
Мы можем бездне заглянуть в глаза?..
