Степи. Горы. Тайга. Бездорожье.
Полустанки. Разъезды. Тупик.
О, тропа отлученного волка —
Бег тяжел и тревожен закат.
И случайная встреча. И водка.
И угрюмый напарника взгляд.
Да, чего только не было в жизни:
Полз, как червь, я, как птица, летел!
Ни упрека ей, ни укоризны —
Лишь обидно: до срока сгорел…
***
Весна. Конец апреля. Утро. Солнце.
Хотя и стар – еще силен отец,
Гремит ведром, склонившись над колодцем,
И громко пьет. Каков же молодец!
В деревне мы. В его родной деревне.
Как дышит батька, небо и земля!..
Стоит в саду и слушает деревья,
И долго-долго смотрит на поля…
Идем к погосту. Вечная дорога!
Кольнуло что-то непривычно грудь.
Мне двадцать лет!.. И далеко-далёко
До рощи, что синеет на юру…
А батька молчалив, сосредоточен:
Его деревня там уже. Да, там…
Он знает: мимо этих вот обочин
В последний раз проедет скоро сам.
Ну а пока – туда нам и обратно!
И мы о жизни разговор ведем.
Пришли. И батька смотрит виновато
С погоста на деревню за бугром.
***
Топится банька по-черному
В дальнем закуте двора.
Ловко старуха проворня
Колет сырые дрова.
Дым, будто весть – над деревнею.
Глушь да замшелая тишь.
Древняя, как воскресение.
Молодость не воскресишь.
Все повторяется: праздники,
Будни. И тает свеча.
Только вот, реже все – праздники,
Только все чаще – печаль.
Все приедается, небо лишь,
Хлеб да в кринице вода,
Где бы и кем бы мы не были,
Неповторимы всегда.
Где же вы, дочки, где, внуки,
Где же вы, где, сыновья?..
Матери хворые руки
Тяжкая давит бадья.
Топится, топится банька.
Дым, будто память, горчит.
Видно, в последний раз батька
Дверью знакомой скрипит…
Над родиной грустной, над родиной милой
Взовьются и светом ударят снега!..
Деревья отступят – проступят могилы.
И дали отступят – проступят стога.
И дым над деревней потянется к небу.
И утром колодцы ледком прозвенят.
И первому снегу, как первому хлебу,
Там, в детстве далеком, старик будет рад.
***
Кепку в раздумье помну.
Сяду в тиши на скаемейке.
И, бесшабашный, пойму:
Жить я совсем не умею…
Время авансов прошло,
Желтое время поблажек.
Жизнь – это, брат, ремесло,
Что не прощает промашек.
***
Памяти бабушки моей,
вечной труженицы В. С. Новак
Бью челом я тебе,
свет Варвара Семеновна,
Из сосновой избы
ты под сосны ушла.
Как там спится тебе
под широкими кронами,
В жизни горькой своей
Вдосталь ты не спала.
То война, то беда,
суп – похлебка с крапивою.
Горе шло по земле —
отнимало детей.
Ты молилась,
прося у небес справедливости,
Ты трудилась,
не зная ни дней, ни ночей…
По лугам да полям,
по стерне да репейникам
То с косой, то с серпом —
вдовья злая судьба.
В жизни горькой своей
все снесла, все стерпела ты
И растила внучат —
не жалела себя…
То одной, то другою
войной опаленная,
Жизнь твоя —
голод, холод, колхоз и погост.
Бьючелом я тебе,
свет Варвара Семеновна,
Дай-то Бог,
чтоб хоть там тебе сладко спалось…
Я помню,
Как бабушка,
Разведя огонь в печи,
Быстрым движением крестила легкое пламя.
Верил ли я тогда в Бога?..
Верил:
Богом для меня был огонь.
И бабушка,
Осенив его крестным знамением,
Просила,
Чтобы он был добрым, —
Согрел избу
и сварил в чугунке бульбу.
А когда я однажды
Плюнул в красный родничок огня
И с детским любопытством
Слушал загадочное шипенье,
Шершавая,
В буграх мозолей ладонь
Больно обожгла мою щеку.
– Огонь, —
Сказала бабушка, —
Маленький и красивый, как цветок
(Я знал его только таким),
Бывает большим и злым,
Похожим на лютого,
Багрового от злости
Зверя,
Который пожирает дома и деревья
И рычит,
Страшно и с громким треском…
