– Так и есть. Он и был этим оборотнем, – это кучер, очухавшись от волчьего удара, подошёл к оцепеневшему от омерзения охотнику.
– Неужели ты знал его? – вышел из оцепенения Николай Васильевич.
– Знал. Не зря люди догадки строили, что это он в волчьем обличии хаживал. Много он народа погубил. А последнее время на барыню нашу охоту открыл, нечестивец! Всё выкрасть её пытался.
– Кто он?
– Сын местного колдуна Ерохи. Эх, барин! Берегись теперь этого колдуна.
Кучер изловил сбежавшую лошадь и попросил у своей барыни, оправившейся от обморока, позволения довезти их спасителя-барина в знак благодарности до его дома.
Барыня согласилась.
Через месяц после боя с оборотнем Николай Васильевич неожиданно встретился с колдуном Ерохой. Случилось это в лесной глуши, куда барин забрёл, преследуя подранка сохатого. По своим неведомым делам оказался там и колдун.
– Держишь зло на меня за сына? – прямо спросил колдуна отставной офицер.
– Нет, барин, не держу. Сам я великий грешник, и не будет прошенья моей душе. Но тот, кого ты убил, был ужаснее. Ты, барин, избавил его от продолжения злых дел. Поэтому нет у меня зла на тебя за его убийство.
А ещё через год…
…Но это уже совсем другая история.
Панкрат не верил страшилкам. Лесные монстры – это порождение страхов, помноженное на досужие вымыслы. Какая может быть невидаль-нежить, неизвестная современной науке, непохожая ни на одно земное существо? Не верил, и слушать не хотел, обрывал всех рассказчиков: «Ты сам эту нечисть видел? Проводи меня к ней. Хочу на неё посмотреть!» Провожатых не находилось: «Вам городским наших дел никогда не понять. У нас тут всякое случается… На то он и Волчий яр в лесных дебрях. На то оно и полнолуние».
– Если жить надоело, сам иди в то треклятое место в самый треклятый час, – ответил Панкрату на его отсекающее предложение показать ту самую нежить местный балагур и насмешник Петрович. Оставить без ответа такой провокационный выпад Панкрат не мог: У Петровича злой язык. Любого готов выставить в своих пересказах если не дураком, то трусом. Потому и ответил, будто топором рубанул:
– Значит, сам и пойду в то треклятое место в самый треклятый час.
Душа города – это люди, которые его населяют.
А душа леса?
– Душа леса – это его звери и птицы, – думают горожане.
– Душа леса – это те потусторонние сущности, которые незримо в нём живут и имеют в нём тайную власть, – знают ведьмы и ведьмаки.
Панкрат не знал ни леса, ни секретов выживания в диких дебрях. Стрелять из охотничьего ружья ему ранее приходилось только по летающим мишеням в условиях обычной стендовой стрельбы. Этим летом он впервые выехал на любительскую охоту и очень удивил сопровождавшего его бывшего егеря, уволенного за пьянство, меткостью своих выстрелов. Теперь он в одиночку отправился с ружьём к Волчьему яру, чтобы исследовать это «треклятое место» в дневное время суток.
Дороги к этому нехоженому месту не было. Ему удалось узнать только направление и расстояние. Путь оказался трудным: то непроходимые кустарники, то завалы валежника. Полчища кровососущих гнусов, птичий гомон, сердитый цокот белок.
У всех у них какая-то своя, непонятная городскому человеку лесная жизнь, и за всем этим Панкрат ощущал что-то, неподдающееся описанию. Если бы он был мистиком, то, вероятно, назвал бы это незримым присутствием «души леса». Панкрат вспомнил рассказы одного знакомого геолога о его дружбе с бурятским шаманом. Тот шаман верил, что душа есть у всего сущего: у Вечного Синего Неба, у тундры, у тайги, у дождя, у снега, у оленя, у камня…
