Выпускника партшколы направили секретарём парткома крупнейшего совхоза, бюро обкома утверждало в должности. Трыль подчёркивал:
– Имей в виду, Фёдор, дорога для тебя открыта широкая, только чтобы на поворотах не заносило.
Фёдор отшучивался:
– Иван Минович, руль и тормоза – главные в нашем деле.
Свадьбу закатили после уборки, директор совхоза шикарный дом им построил, мебель импортную завезли. Гуляли на природе, и хоть жениху не полагается к рюмке прикладываться, не такие у него друзья были. Короче говоря, как в супружеской постели оказался, и как брачная ночь прошла – не помнит до сих пор. Утром встал, из холодильника бутылку коньяка достал, полный стакан выпил и вошёл в спальню. Лизавета его лежит усталая, на него игриво посматривает:
– Взрослый мужчина, а не знаешь, что с девушкой нельзя так в первую ночь.
– Как? – смущённо спросил он.
Она тоже смутилась:
– Ты же меня всю ночь из объятий не выпускал, утром едва в ванной отмылась.
Ганюшкин засмеялся:
– Лизанька, ты не издевайся надо мной, надо быть круглым идиотом, чтобы проспать брачную ночь.
– Ты ничего не помнишь? – изумлённо спросила она, а он видит: плохая актриса, неубедительно. И так ему горько стало: он же целый год на поводу её уговоров, что только после свадьбы, и она строила из себя недотрогу. Коньяк придал твёрдости и достоинства, уже не в первый раз:
– В объятьях я тебя не держал, Лиза, может, это и хорошо. Зато знаю теперь… А как ты убедительно невинность разыгрывала, помнишь новогоднюю ночь? Я даже усомниться не мог. С такого подлого обмана жить начинать нельзя. Кстати, ты знаешь первооткрывателя Америки?
– При чем тут Америка, Федя?
– При том, что до так называемого первооткрывателя там уже побывал Колумб, но это предпочитают не замечать.
– Я тебя не понимаю…
– Не надо наивности, противно. Ты целый год меня за нос водила, как телка молочного. Не прощу такой низости. Собирайся и поезжай к себе. Жить мы не будем. Все!
Лиза заплакала, пыталась что-то говорить, но Фёдор ушёл к инженеру, в соседях жил. Выпили с ним по паре рюмок, и убрался он в свою маленькую холостяцкую комнату при гостинице, там и отсыпался, оттуда и на работу ушёл. В восемь часов директор позвонил:
– Зайди к прямому проводу, первый что-то очень сердитый.
Ганюшкин взял трубку:
– Ты что мне такие кренделя выкидываешь? Жену выгнал сразу после свадьбы! Ты что, с ума сошёл! Такого в жизни не бывало!
– Бывало, Иван Минович, только мы это забыли. По старым русским традициям невеста, обманувшая мужа, изгонялась сразу со свадьбы, а я ещё день терпел.
– Так, чистоплюй хренов, быстро ко мне. Быстро!
Ехал в райком на парткомовском «Москвиче» один, жена, не обнятая и не целованная, была уже там, так он рассуждал. Значит, заведут к первому обоих, и надо будет о столь личных, даже интимных вещах говорить чужому в принципе человеку в присутствии той, о ком идёт речь. Позорная ситуация, но не Ганюшкин её придумал. Поймал себя на том, что думал о Лизе как-то отрешённо, словно и свадьбы не было два дня назад, и бурных поздравлений всего партактива, и лихого застолья на лесной поляне. Когда первый секретарь громко объявил тост «за молодых!», Лиза налила ему полный фужер коньяка и шепнула на ухо:
– Гордись, нас первый секретарь венчает, это дорогого стоит, Федя!
Он с удовольствием выдержал фужер, после очередного предложения «за молодых» фужер вновь оказался полным. Он посмотрел на Лизу, она благодушно повернулась к подружке. Черт, странная получается картина! Когда он откровенно начинал злиться на её неуступчивость, Лизавета обнимала, нежно и страстно шептала, что он получит все сразу, но только после свадьбы. Да, а в эту новогоднюю ночь, когда он, хорошо выпивший, решил своего добиться окончательно, она, уже полураздетая, вдруг заплакала, неуклюже укрывшись одеялом.
