Грузин вскочил:
– Ты что, дорогой Фёдор, не уважаешь Вано Аргуташвили? Мы не будем пить, мы будем пробовать.
Фёдор боялся, что вино может вызвать реакцию, о которой говорил врач в Челябинске, но внутренне он уже понимал, что пить будет. Налили по бокалу, Фёдор отпил два глотка, в голове привычно зашумело, он выпил ещё, заколотилось сердце, налил полный бокал и выпил залпом.
– Ну вот, дорогой, а говоришь, что не пьёшь. Давай ещё.
Ганюшкин едва сидел на лекциях, перед зачётами стоял под душем и тщательно натирался одеколоном. После сдачи зачётов и получения свидетельств гуляли ещё три дня, грузин договорился с заведующей общежитием. Ганюшкина погрузили в самолёт, и испуганный Володя принял его с трапа самолёта в Тюмени. Пока ехали домой, Фёдор выпил ещё бутылку коньяку.
Лиза открыла дверь без удивления и огорчения, Володя занёс чемодан. Весь следующий день Фёдор отсыпался, но междугородный звонок его поднял.
– Здравствуй, Пахотин. Почему не на работе?
– Приболел, завтра выхожу.
– У тебя пленум на декабрь, готовь, пошлю инструктора в помощь, а проведёте сами. До свиданья.
Жизнь вернулась в уже почти забытую колею. Вечером Ганюшкин приезжал домой и входил с помощью Володи, утром стакан коньяка, кофе и горячий суп. К обеду надо было подкрепляться, и он выпивал стакан прямо из сейфа. В хозяйствах ни с кем не ужинал, заезжал к хорошим знакомым, где ему всегда были рады. Лиза молчала, утром помогала собраться и ждала финала, который она хорошо представляла. Говорить с Ганюшкиным об этом было бесполезно:
– Лиза, кто пикнет? Да они у меня все вот где! – И показывал свой крепкий кулак. Лиза не комментировала, потому что границу понимания Фёдор уже перешёл. Так прошли ещё три месяца.
Пленум райкома по организационно-партийной работе готовили громко, материалы печатали в газете, к обсуждению через журналистов привлекли рядовых членов партии. Доклад Ганюшкин дважды возвращал на доработку, причём работал над ним дома, под коньячок, быстро обнаруживал слабые места, делал на полях беспощадные замечания и требования. Он знал, что в аппарате его недолюбливают как выскочку: вчера был заворгом, сегодня первый. Наконец, доклад утрясли, стали разбираться с выступающими.
– Скажи, пожалуйста, что может интересного доложить пленуму парторг Сорокинского совхоза? Он же безграмотный, в слове из трёх букв четыре ошибки делает. Если ему есть что сказать по содержанию работы, поезжай к нему, и готовьте текст на месте. Но чтобы это было выступление, а не пожелания трудящихся, – распекал он заворга Митрохина.
Накануне пленума вечером к нему домой приехали два директора совхозов.
– Извини, Фёдор Петрович, едем из Тюмени, подписали нам титулы на животноводческие комплексы. В облстрое так и сказали: «Благодарите своего первого, он тут все пороги обил». Тут была доля правды, Ганюшкин пару раз заходил к строителям, но ребята явно переоценивают его роль. Теков и Митрофанов переглянулись:
– Фёдор Петрович, у нас бутылочка коньячка есть. Сбрызнуть надо это дело.
Ганюшкин неловко улыбнулся:
– Вы, друзья, не забывайте, что пленум завтра, какой коньяк?
– Да ну, Фёдор Петрович, по рюмочке не повредит.
Ганюшкин пошёл на кухню, Лиза была на взводе:
– Федя, не пей, завтра пленум, будет кто-то из обкома, и как ты будешь выглядеть? Им-то в зале сидеть. Хотя – когда они в Тюмень успели смотаться, я Текова сегодня в госбанке видела?
