– Николай Петрович, вы будете говорить?
Хевролин тяжело поднялся:
– А куда же мне деваться, Юрий Николаевич, если я вас пригласил помочь нам в улучшении работы наших медицинских учреждений? Конечно, мне не очень приятно выслушивать критические высказывания ваших коллег, тем более, когда речь идет о вопросах нашего, районного уровня. И мне не понятна позиция главного врача, например, когда речь идет о невыборке фондовых препаратов. Я не врач, но, думаю, область выделяет районам самое необходимое. Неужели, Петр Петрович, у нас все есть, если мы отказываемся от лекарств? И в то же время есть жалобы из участковых больниц, что порой не хватает самого элементарного. По питанию. Стыдно слушать! Товарищ Бытов, ты хоть раз заикнулся о том, что есть проблемы? Я же не могу к тебе на кухню бегать и в котлы заглядывать. Кто тебя надоумил закупить тонну овсяной крупы крутого помола, предназначенной исключительно для комбикормового завода? Ты разве не знаешь, что твою кашу во всем районе зовут плевательной, потому что овсяную шелуху человек есть не может. Ты сам ел эту кашу? По рабочему времени. Ни один врач сегодня не начал прием ровно в восемь часов, все опоздали на десять-пятнадцать минут. Вчера большинство кабинетов прекратили работу за полчаса до окончания рабочего дня. Да, я организовал наблюдение. Это уже не позор, это преступление. Не хотелось бы вспоминать, но было время, когда за подобные дела судили и садили в тюрьму. Нам что, снова к этому возвращаться? Представить невозможно, чтобы доярка встала и ушла, а пять коров остались не доенными. Выходит, у доярки есть сознание, а у наших врачей его нет. По товарищу Бытову. Предупреждаю, что это последний такой разговор, потом будут выводы. Вы ослабили руководство, люди это поняли и творят, что хотят. Как это можно, на кухне нашли записку снабженца повару: «Зина, сметану не разводи, я уже развела». И что? А ничего, и та, и другая до сих пор работают. Остается думать, что вы, товарищ Бытов, получаете эту сметану еще до разбавления. Я хочу заверить вас, Юрий Николаевич, ваших специалистов, что результаты сегодняшней проверки мы внимательно рассмотрим на исполкоме и примем все меры к устранению недостатков.
Николай Петрович сел и вытер платком вспотевший лоб.
Старого товарища Хевролин в гостиницу не пустил, привез домой. Поужинали, приняли по рюмке водки, гость от второй отказался, перешли в горницу, Семовских извинился, снял ботинки и по-свойски прилег на диван, уложив поудобнее больные ноги.
– Тяжко, Юрий Николаевич?
– Тяжело, Николай, особенно, если вот такие дела находишь в районах. Бытов слаб, но замены нет, в коллективе не вижу, а резерв весь на Севера, там огромная потребность в кадрах. Сам видишь, новые города открываем, кадров катастрофически не хватает. Потому оргвыводов по нему делать не будем, а контроль надо усилить. Он вроде старательный, но осторожный, трусливый, я от него ни разу ни предложения, ни возражения не слышал. Десять лет назад был бы незаменимый работник, а по нынешним временам слаб.
Хозяин кивнул:
– Я не возражаю, Юрий Николаевич, пусть работает, поможем. Завтра покажу вам две участковые больнички и попутно несколько медпунктов. Сельскую сеть тоже надо улучшать.
Семовских оживился:
– Правильно мыслишь, председатель. Вот это я и пытаюсь пробить в облисполкоме. Медицина должна быть рядом с человеком, и она должна идти к нему, а не он за ней бегать. Понятно, что хирургию в каждой деревне мы не откроем, но и фельдшерами ограничиваться нельзя. Я тебе скажу такую цифру: до сорока процентов смертей от сердечных инфарктов и других причин, связанных с сердцем, случаются именно в сельской местности. Будет время, я в этом уверен, нынешние участковые выйдут на уровень районных больниц, с добротными помещениями, с квалифицированными специалистами. Со мной спорят, убеждают, что будущее за крупными медицинскими центрами. Согласен, так и должно быть, но в основе все равно сильная первичная сеть.
