Перво-наперво гармонь, что она забрала из деревенского дома. Вот она, на комоде стоит. Забрала-таки и комод, и многие другие вещи.
Это покойного Фёдора, мужа её. Не то чтобы гармонист он был отменный, нет. И всего-то играл плясовые, «Подгорную» да «Амурские волны» и ещё такие же. Но зато как играл хорошо! Эта гармонь и решила судьбу Анастасии – полюбила она Фёдора. Да и он поглядывал на неё чаще, чем на других девок. А родители его прочили за него Светку Казакову – и дом у Светки пятистенный, и пара лошадей в хозяйстве, и овечек с десяток. А с Анастасии нечего было и взять, малое приданное с одной коровой Зорькой.
Фёдор, парень-то был не из робких, но против воли отца не решался преступить. На ферме бабы судачили, – услышала Анастасия, что назавтра Фёдорова родня хочет сватов засылать к Светке. Разволновалась вся, но вида не подала. А во все вечера в выходные – на берегу гулянка. Долго танцевали, пока другой гармонист играл, Петька. А после Фёдор взял и свою гармонь развернул. И ударили они «Подгорную» – все плясали в круге. Но постепенно всё реже круг становился. Расходились люди в стороны. А осталось их только двое – она да Светка. Тут началось противостояние, начался спор безмолвный. Такая борьба невидимая, что было ясно: судьба и жизнь их здесь решаются. Казалось, до бесконечности будет играть гармонь, и какая-то неодолимая сила будет отрывать прирастающие к земле ноги в танце. До усталости они танцевали, кто кого перепляшет. – Она чувствовала, что сейчас, вдруг, не выдержит, вдруг упадет; из последних сил плясала и думала: только бы не заплакать, не упустить с лица улыбку. И сердце в те минуты беспрестанно стучало в груди и заставляло ноги, ставшие свинцовыми, тяжелыми подчиняться ритму… Не выдержала Светка: вдруг споткнулась, на мгновение застыла в полной растерянности и неподвижности. А потом шагнула за круг и люди подхватили её и увели к лавкам и там посадили, отдышаться.
В тот вечер Фёдор на глазах у всех пошёл провожать её, Анастасию. А на другой день и вовсе к ней перешёл жить, в её домишко. Его рассвирепевший отец пригрозил, если сын Светку не возьмёт в жёны, выгнать его. А он и сам ушёл. Свадьба была небогатой и нешумной. Так поселились они в доме родителей. И только гармонь с собой Фёдор принёс.
Воспоминания прогнали сон. Анастасия села на кровати, свесила ноги и стала всматриваться сквозь неясный свет фонарей, проникающий с улицы в комнату. Бессонница. Началась она сразу, как только переехала она в город. «И как тут люди спят при постоянном-то свете», – думала Анастасия – «в деревне-то ночь как ночь – темнота…».
Она поглядела на гармонь, стоящую на комоде: она теперь одряхлела больше, чем сама Анастасия. И вот ведь удивительное дело: когда хозяин ещё таскал её по гуляньям, рвал меха и терзал кнопки – хоть бы что. А как не стало хозяина, как осталась она без дела и покрыла её Анастасия кружевной накидкой, так всё – стариться стала. Пожухли черные лаковые бока. Будто глаза неживые, застыли потускневшие перламутровые пуговицы. Потрескалась кожа в мехах. Будто рёбра, выпирали наружу длинные узкие планки. Молчит гармонь. Для других молчит. А только Анастасия слышит порой её тихий и жалобный голос.
Над гармонью сумка полевая висела на гвоздике. Пастушил с ней тогда Фёдор. А в ней хранились письма его, всего-то два, которые он успел написать. И что-то его дёрнуло завербоваться на строительство ГЭС на Енисее? Или заработки: деньги то присылал он большие по тем временам. Он писал, что пока в общежитии, а если Анастасия с детьми приедет – то и квартиру им дадут. Это, мол, «передовая стройка народного хозяйства» – тут строят не только ГЭС, но и город новый: «и будем мы жить в новом «городе будущего»…
