Собрание сочинений. Том четвертый. Рассказы - страница 27



_______________________________

Года два уж назад взял её сын Григорий в город на постоянное жительство, а она до сих пор не могла привыкнуть. Прикатил Гриша за ней в деревню, как снег на голову. Говорил, конечно, и в свои прошлые приезды, что перевезёт он её, но забрал неожиданно всё-таки.

Он занятой, богатый стал – но не какой-то там директор завода, а бизнесмен – заводов-то у него три, ещё и магазинов шесть штук, говорит.

– Никаких «но» и прочего! – на возражения матери сказал Гриша. – Квартиру купили огромную, мама, там и для тебя специальную комнату сделали. Так что ехать тебе надо непременно. А то скажут: сам в хоромах живёт, а для матери комнату не сделает… —

Не могла она сыну худо принести и стала собирать. Велел Григорий всё подчистую продать или раздать соседям, чтобы вещи в один чемодан уместились. Что надо в городе накупят и шубы, и шапки, и подушки.

– На новом месте всё новое тебе заведём! —

Шустрость его не помогла. Уговорила она его взять всё что памятно: пришлось ему заказывать целую машину да мужиков нанимать для погрузки, – столько вещей забирала Анастасия. И все они теперь в её комнате, как в «музее старины», – говорит жена Григория, сноха Катя.

И комод, и кровать, и главное, сундук она забрать заставила, сейчас сундук стоял в углу слева от двери. А на стене ковёр висел над кроватью, как висел он и в деревенском доме.

Сундук старинный кованный – это приданное матери хранил когда-то. Поначалу там были отрезы материала, из которых давно всё пошито было. А ещё постельные принадлежности: простыни, пододеяльники, наволочки. Хранились до сих пор подзорники и полотенца большие с ручной вышивкой и плетением, края подзорников оплетены крючком и белыми нитями, да цветными.

Чего это она сегодня, словно проверяльщица какая-то, в своей памяти всё перетряхивает? И Анастасия вновь прилегла и забылась в полусне.

Так бывает, вдруг, резко провалишься и резко возвращаешься из сна.

«Нас-тень-ка-а!» – голос знакомый пробился к ней из немыслимой дАли и был таким родным, что она немедленно рванулась ему навстречу… И проснулась, резко поднялась и села на кровати. Да будто и не спала, только что, казалось, положила голову на подушку, а за окном уже светлело утро, пробиваясь светом между штор.

– Ну чего, спрашивается, кинулась, – проводя диалог с самой собой, она опять прилегла на спину. – Надо бы тихонько, осторожно, а теперь всё – спугнула весь сон. —

Кто-то звал её, – очень близкий человек и такой далёкий. Голос тот звучал ещё в ней, – она прикрыла глаза, – но сон не возвращался. На зов того голоса радостно толкалось в груди сердце. И радость – давно забытая, молодая – всё не отпускала, грела, ласкала её притомившуюся от долгой жизни душу.

«Да это же к детям! – догадалась она, – и голос, на голос Фёдора похожий, значит, – сегодня всех повидаю!».

Сразу опять трепыхнулась вскочить, куда-то бежать, что-то делать. Но сдержалась. Штора на окне ещё серая, будто грязная. Значит, совсем ещё рано. Вот как станет розоветь, как будут проявляться на ней нарисованные цветы, тогда вставать.

В доме строго оберегается утренний сон. Ночами все пишут да читают, а после готовы до полудня спать. Тут тебе ни ногой шаркнуть, ни воду из крана пустить, потому что кран гудит и свистит. Но сегодня, поди, пораньше встанут.

Собирались дети провести праздник – её юбилей. Целый год согласовывались, и дату переносили. Наконец сошлись на летних месяцах.