Вообще-то родилась она не летом вовсе, а зимой, и день рождения у неё прошел. Но тогда дети собраться не могли, и никакого праздника не было. Просто зазвала её в тот день к себе соседка Васильевна. Наливки они с ней выпили, посидели, поговорили, всплакнули вдвоём – и всё. Так что, то – не в счёт. А здесь – дети будут все и гостей «напозвали». «Собрались бы свои, родные только, да и ладно, а то развели канитель такую – просто жуть» – думала она и холодела, когда привозили ящики с тонкими длинношеими бутылками, рыбин огромных, кур сетками, мороженных. Страшно было подумать, что из-за неё весь этот переполох. Хотелось исчезнуть, сжаться, и она, кажется, за эти дни усохла ещё больше.
А что делать до утра: только лежать и размышлять.
________________________
…Спать долго Анастасия никогда не умела, а уж к старости и вовсе разучилась. Вот и сегодня уж сколько бы дел переделала бы, да ведь нельзя тут шуметь. Да и делать-то, честно говоря, ей было нечего.
Готовить еду и прибираться в доме к ним приходит домработница Шурочка. Много лет уже помогает Грише с Катей. А она бы сейчас нашумела: не дай Бог, дверь скрипнет или посуда сбрякает. Никак она к этим новым порядкам тут не привыкнет: всё-то у них по-новому – и Катю и внучку Валерию и вовсе кличут так, как она сроду и не слыхивала, – Кэт да ВелерИ. Ну, да Бог с ними. Когда в первые дни в этом доме в дверь её комнаты постучали, и Катин голос спросил: «К вам можно, Анна Михайловна?» – она не сразу даже поняла, что это к ней. Хотела поправить, мол, не анна она, а Анастасия, но сробела. А потом так и пристало к ней новое имя. Видно, старое не по нраву здесь пришлось. Но она не обижается. У всех тут имена другие.
А на кухне: неужто она, мать, хуже бы управилась на кухне-то? Работает у них не свой человек, не родной, не от сердца работает – за деньги. Выпросила она в первое время себе разрешение хоть завтрак всем готовить, «для пробы» – по Катиному. И уж такие оладышки да пирожки стряпала! Ели за милую душу. Это не то, что ихний бульон с сухариками. Так нет, опять не угодила:
– Вы, Анна Михайловна, раскормить нас решили. Нельзя нам много печёного. А перед вкуснотой этой просто не устоять.
Потолстеть Катя боится. А посмотреть на неё – в чём душа только держится. И Грише покоя не дает – гири заставляет тяжеленные поднимать, – жир сгонять, а это ж мужские мышцы… А Валерия, внучка – та, бедная, всё через скакалку скачет да круг крутит. Тоже худобу нагоняет. А будь бы она чуток попухлей да порумяней, девка была бы загляденье.
Пока не рассвело, Анастасия Михайловна перебирала свою жизнь, будто всё – прожила уже и итог подводить надо было.
Вот с соседкой тут подружилась в первые же дни, когда на прогулку выходила, впервые на лифте каталась с пятого этажа вниз. А дом-то вообще девятиэтажный, – ужас! Ладно что скверик есть во дворе с лавочками. С Марией Васильевной они подружились крепко, на одной площадке, на одном этаже квартирка у неё в углу, однокомнатная, – хотя удивительно, – почему им интересно друг с другом. Анастасия-то, считай, вовсе неграмотная, а Мария Васильевна всю жизнь учительницей была, и сейчас всё книжки читает. А вот поди ж ты, подружились. Про жизнь они как-то очень одинаково думают. Одногодки. Начнут говорить и остановиться не могут. Вспоминали о прошлом, даже песни запевали одни те же.
В гостях у Марии Васильевны, в тесной, против их, квартирке выговаривалась Анастасия, отводила душу. Дома-то не очень поговоришь: то не бывает никого целый день, то занимаются все, то гости придут и лучше ей молчать со своим деревенским выговором. Здесь же Анастасия, позволяла себе некоторые капризы. То вдруг ей редьки с квасом захочется, то черемши. Дома-то нельзя: пахнуть будет. У Гриши денег не просила, свои есть в банке снимала от пенсии на книжке. И здесь же у Марии Васильевны пировали они нынче зимой в её день рождения: загодя настойку поставили, сладкая вышла да вкусная настоечка. По рюмке выпили, а по второй уже не осилили, по чуть-чуть, по глоточку пили, а не как – опрокидывая всю рюмку сразу.
