Его шутку никто не поддержал. Хихикнул только молодой радист Костя, примостившийся возле окошка и поглядывающий на самолёт, все-таки желающий уговорить первого пилота, когда стихнет ветер, чтобы ночевать на креслах «как цари».
Сидевший на корточках перед печкой Иван Григорьевич сказал: «Это от человека не зависит. Природа!..».
– Точно, – подтвердил Лужин. – В Арктике у нас был летчик. Хороший летчик! Дай бог каждому так знать и чувствовать машину… Так он в полёты ведро с собой брал. Вот как природа над человеком пошутила! —
– Небось сумел обмануть все медицинские комиссии… – улыбнулся Иван Григорьевич, и сев рядом с Лужиным продолжил – А это уже воля человека. Тоже великая сила. Другой раз она посильней природы будет. Вот был у меня пациент, очень ценный партийный работник, страдал алкоголизмом – чего уж хуже. Наследственность у него была такая что ли? Как запьет – дым коромыслом. Лечили мы его и гипнозом, и сном. Уколы делали. Подержится, подержится – и опять за своё… Вызывает меня как-то секретарь горкома партии, спрашивает: «Можете вы его вылечить, наконец, или человека в архив сдавать?» Я ему говорю: «Делали всё, что могли, – не помогает». Секретарь очень рассердился. «Никуда, говорит, ваша медицина не годится, если не можете человека от баловства вылечить! Ладно, говорит, мы его сами лечить будем, мы на бюро обсудим эту наследственность!..» И обсудили… Что же вы думаете? Третий год человек не пьет. Встречаю его недавно в театре, смеётся: «Не туда, говорит, вы мне уколы делали, до совести не проникало». Вот вам и природа вместе с медициной, – закончил, смеясь, Иван Григорьевич.
Тут Сергей Фомич, понял, что у печи сидит врач, и начал вести себя странно: то тяжело вздыхал, глядя в окно, то вдруг начинал бродить по избе, ставшей такой тесной, что натыкался на всех. – Он недолго ходил из угла в угол, не сводя глаз с Ивана Григорьевича.
Разговор поддержал директор лесхоза Загунский:
– Да что там говорить, воля человека – это всё! Вот у меня случай был в прошлом году. На сплаве у нас. Лес ведь, он сам к реке не побежит. Его надо сперва свалить. Потом каждое бревно требует обработки. Сучья надо же обрубить. А когда сучья обрублены – то с хлыстами есть две комбинации: или нарезать на брёвна на месте – это одна комбинация. А другая – тралить хлысты на сплавной склад и разделывать там. Вторая комбинация лучше. Мы за неё боремся во всесоюзном масштабе, поскольку… – и далее рыжий «лесовик» рассказывал длинно и было абсолютно непонятно, какое отношение имеет его история к разговору о человеческой воле.
Под этот «нескучный» рассказ Костя радист привалился головой к стене у окошка и засыпал. И только по привычке, когда рыжий «лесовик» начинал гудеть сильнее, приоткрывал глаз. Заснула и Галя Степанова, привалясь к теплой печке. Врач Иван Григорьевич постелил пальто возле самой печной дверки и тоже привалился к стене сев на постеленное пальто, и хотел засыпать. Рыжего слушали только пилоты, да и то Шуркин катал ребром ладони по столу хлебный шарик, следя за ним так пристально, словно ничего интересней этого шарика для него не было.
Сергей Фомич присел возле Ивана Григорьевича.
– Доктор, а доктор… вы не спите? —
– Нет. Что случилось? – открыл врач глаза.
– Сидите, сидите. Я только спросить хотел… Если у человека сильные боли в животе, что надо делать? —
– Надо прежде всего посмотреть больного, – с учительской интонацией ответил врач.
