Собрание сочинений - страница 4

Книга лежала на самом верху стопки. Ein Jahr der Liebe – несмотря на скудные познания в немецком, дешифровать слова ему удалось: «Год любви». Так себе название. Но с немецким издателем Ульрикой Аккерманн он знаком много лет, а она с несвойственной ей настойчивостью повторяла, что это «очень хороший роман, который наверняка вам подойдёт». Осталось в этом убедиться. Меньше двухсот страниц. За две-три недели Ракель должна справиться.

Не понимая ни слова, Мартин пробежал глазами несколько строк, и в ушах у него зазвучал голос Сесилии.

Гул в Салухаллене поднимался до сводчатого потолка. Расстёгнутые пальто и куртки, снятые шарфы, перчатки, зажатые в руке во время разговора с продавцом через прилавок. Мартин ждал, пока ему нарубят мясо, когда краем глаза заметил женщину. Тот же рост, стрижка паж, волнистые волосы. Мгновение – и он чуть не рванул за ней следом. Это же…

Нет, велел себе Мартин. Этого не может быть. Он слегка потряс ногами поочерёдно, будто возвращая себе способность ими управлять. Сейчас она повернётся, и всякое сходство исчезнет. Смотри же, она оглядывается…

Разумеется, он видел это лицо впервые. Острый взгляд и чёткие линии ложбинки между носом и верхней губой. Замшевые перчатки цвета морской волны, сумка на сгибе локтя, сейчас она придёт домой к семье, в Аским или Билльдаль, усядется с бокалом вина, раздражаясь на мужа, который будет суетиться на кухне и вечно чем-то стучать, хлопать, и неважно, что она много раз объясняла ему, что её уши этого не выдерживают и что ей попросту больно… а потом она спросит у детей, как в школе, и не услышит ни слова из того, что те скажут в ответ.

Они встретились взглядами, и он тут же посмотрел в сторону, как будто просто изучал помещение, задержавшись пару секунд на ней. Взял свою ягнятину и поспешил к выходу.

Солнце спустилось. Мартин стоял в потоке света, щурясь, пока пульс снова не стал ровным. Он пойдёт домой пешком. Обычно это помогает.

Каналы покрывал толстый слой льда, по улицам гулял пронизывающий ветер. На перекрёстках и в парках лежали кучи грязного снега. Деревья расчерчивали бледно-голубое небо голыми ветками. Мартин прошёл мимо «Хагабадет [3]», где регулярно занимался, строго соблюдая все выставленные на тренажёрах программы. Каждый раз, открывая дверь, он вспоминал, как выглядело это построенное в девятнадцатом веке здание до того, как здесь устроили спа и спортзал, и думал, что прикасается к талисману. Когда-то здесь располагалась одна сомнительная контора, занимавшаяся грамзаписью, попасть к ним можно было только окольными путями через задний двор, его тогда потащил с собой Густав, который хотел занять денег у какого-то знакомого. Ради приличия им пришлось там немного задержаться, одобрительно покивать, прослушав диск с какой-то резкой электронной музыкой, и выпить вермут из пластиковых стаканчиков. Бассейны в банях тогда были пустые, в них иногда устраивали импровизированные спектакли, и эхо гоняло звуки между облицованными кафелем стенами.

Сейчас дворы «Хаги» запираются и их регулярно убирают. По брусчатке фланируют дети в полосатых свитерах, воскресные гуляки и туристы, поглощающие огромные булочки с корицей. В «Спрэнгкуллене» [4] теперь университет, а не подпольный клуб. Единственный его приятель, который по-прежнему жил здесь, завязал с травкой и стал архитектором. А в «Хагабадет» теперь ходил только Мартин Берг и те, кто может заплатить тысячу семьсот в месяц за то, чтобы бегать на беговой дорожке. Поначалу он чувствовал себя голым дураком в тайтсах и футболке из синтетики, которая якобы отводит влагу (куда?). Его кроссовки были чистыми и новыми, потому что он никогда не ходил в них по улице. Он старался не думать о том, что по этому поводу сказало бы его двадцатипятилетнее «я». Но со временем он начал видеть в этом красоту. Всё это немногим отличалось от работы. Тут действовали те же принципы: ты прикладываешь определённое усилие –