– Какого хера? — спрашиваю я.
– Это твоя любовница, - напоминает Анвар. – А та, что дома у тебя, только до рождения ребёнка, ты сам сказал. Почему я должен был её не пустить?
Скриплю зубами. Анвар зол на меня и он прав. Наказание все равно неминуемо — он все понимал и сознательно пошёл на это. Он не хочет, чтобы Лиза была в моем доме, ей здесь не место. Она из рода убийц и предателей.
— Чтобы больше я тебя не видел, - говорю Лике.
Бросаю ей шубу. Второй парень из охраны уводит её прочь. Она мне уже не интересна, сейчас у меня в голове Лиза, и Анвар блять, из-за которого все вдруг так херово стало, во сто крат хуже, чем раньше было.
– Склады пойдёшь охранять, - говорю я. – И сидеть там будешь, пока не скажу.
У него щеки алеют. Он привык быть на острие. Его манит адреналин, перестрелки, интриги. Склады - это склады.
– Я десять лет с тобой, брат, – говорит он, – я с тобой и огонь, и воду прошёл. А она… Вяземского дочь. Баба. Другой веры.
Думаю о том, что Лиза, наверное, плачет там. Она такая хрупкая. Такая нежная. Такая…беременная. И теперь между нами снова — не просто замок, а целая, блять, крепость. Смотрим с Анваром друг на друга, тяжело дышим. Думаю о том, что рожу его разбить хочу. По мощеной плиткой дорожке грохочут шаги. Кто-то бежит. Тот самый парень, что Лику выпроваживал, влетает в комнату с трудом переводя сбитое бегом дыхание.
– Там…там Вяземский сбежал.
14. Глава 14.
Шерхан.
Крушить хотелось и убивать.
Всегда считал, что в моей команде — лучшие бойцы, а по факту набрал безмозглых дебилов, которые умудрились в который раз Вяземского просрать.
Схватил первое, что под руку попалось — кружка тяжелая, металлическая, и в окно ебнул. Стекло разбилось с грохотом, осыпая осколками сторожку, а мне лучше не стало ни хрена.
Там, за забором Чабаш, который придет ответку кидать за мои выходки. Там — недобитый Вяземский бродит, который смог полудохлым сбежать. А вокруг меня одни уебки, способные разве что между моими бабами склоки провоцировать.
Пиздец.
— Имран, — не вовремя Анвар сунулся. Я ему с размаха хук справа, в ухо, от всей души.
Анвар упал, размашисто взмахнув руками. А мне уже дальше в бой хочется, если не порву кого-нибудь, то сам взорвусь к чертям. Руки чешутся, кровь кипит.
— Ты совсем? — смотрит на меня, поднимаясь. За ухо держится, морщится, — ты из-за бабы ебнулся, брат.
Я только этих слов и ждал. Они для меня — как для быка красная тряпка, дальше бросился, кулаком снизу в челюсть.
У меня рука тяжелая, а сейчас границ и вовсе не видел, да и Анвар тоже.
Набросился на меня в ответ. Деремся, рычим, разнимать никто не суется, знают, лучше не лезть.
— Сука, — под кулаком моим сминаются кости носа. Анвар сильный, но я сильнее, я в борьбе с детства, — ты чего на папу попер, шакал позорный? Забыл, блядь, кто тебя из аула в люди вывез?
— Отпусти, блять, отпусти!
Я его в захват, за шею держу, дыхание хриплое, сбилось, из носа юшка теплая катится.
— Ещё раз против меня попрешь, окажешься с Шамилем в соседней могиле, червяков кормить, — сплюнул, руку убрал. Встал, отряхиваясь. Рубашка порвана, на свалку только теперь.
Анвар поднялся следом, слегка помятый, но вид виноватый. Понял, что кругом — его косяк.
— Не надо меня с Шамилем сравнивать, — ответил, смотря мимо, — я не предавал тебя никогда.
Шамиля хоронили со всеми почестями. Его мать, Абида, растила нас как родных. Не ее вина, что сын оказался продажной тварью, но в память о своем детстве и в знак уважения перед этой женщиной темы предательства Шамиля никто не касался.
