Рекорд принадлежал Витьке Кайгородову – шестнадцать крестов. Сдавал он тогда экзамен весь день, дотемна. Протопопов не был бездушным человеком, а потому в средине дня предложил: «Можете сходить на обед, даже отдохнуть, после продолжим. Не стесняйтесь, приходите…» Протопопова побаивались, а потому мелодичный звон будильника тихо ненавидели и, похоже, в отместку за это спали до последнего, до края. Вот и приходилось бегать время от времени сломя голову. Причём не факт, что спешно надетый второй носок или ботинок принадлежит именно тебе, а не Аркадию, например, или кому-нибудь ещё.
Аркаша – гуру, духовный отец и наставник одновременно. Егорка, Валерка Костин, Шурик Захватов, а ещё Толик Просеков и Вовка Огарков по сравнению с этим повидавшим жизнь аксакалом казались пушистыми желторотиками. Аркаша, как и положено отцу, почти родителю, спал на почётном месте, возле окна. Он знал толк в жизни, щедро делился житейскими премудростями, поскольку был, во-первых, старше, во-вторых, успел поработать, а в-третьих, жениться и развестись. Кроме того, он умел играть на баяне чардаш Монти, а ещё петь уверенным тенором песню про тополя, которая на незнакомой доселе смеси диалектов татарского, еврейского и поволжского звучала как «Цапаля, цапаля, в город мой влюблённые…».
Аркаша был поклонником Элвиса Пресли. Он даже одевался и выглядел весьма схоже. Однако стоило ему выпить лишнего, как стёкла его роговых очков запотевали, кок Элвиса превращался в буйный чуб, который, ниспадая на высокий лоб, превращал Аркашу в заурядного деревенского тракториста с гармошкой.
Вообще-то Аркаша, когда был в порядке, вполне сходил за какого-нибудь некрупного директора или начальника, но только не за студента. Первокурсники вообще принимали его за преподавателя, отчего учтиво расступались в читалке, пропуская гуру без очереди.
Читальный зал, ласково «читалка», всегда вызывал у Егорки трепетное чувство. Огромный зал, старомодные настольные лампы с зелёными колпаками, ряды массивных хранилищ, заполненных книгами. Тишина, в которой никому даже в голову не придёт разговаривать громко. Здесь все говорят шёпотом, будто боятся разрушить хрустальное спокойствие хранилища знаний. Посетители «читалки» кажутся особенными лишь оттого, что погружены во что-то великое, в саму истину что ли… От одного присутствия в этом святом месте голова невольно наполняется знаниями и великими мыслями. Именно здесь возникает ощущение участия каждого в мыслительных процессах какой-то глобальной величины. Здесь девчонки с томными и заспанными глазами корпят над «Капиталом» и «Эмпириокритицизмом». Только разве можно с таким взглядом думать о Ленине или Марксе? Этот взгляд предназначен совсем для другого случая… Уходя из читалки, тяжёлую резную дверь закрывают осторожно и ещё какое-то время разговаривают тихо и правильно.
Иногда здесь зарождается любовь. Сидят бывает по двое под зелёным абажуром дольше обычного, после начинают ходить по институту, держась за руки, вскоре женятся, взрослеют. Всё… это другие люди. У них начинают подозрительно водиться деньги, которые невозможно занять. Понятно, ячейка общества, замкнутая система. Всю выделяемую энергию она оставляет внутри. Хотя от тоски по воле муж порой срывается с поводка и прибегает в общежитие. Только это уже совсем другой человек. Выдаёт бедолагу неподдельная грусть в глазах и не такое, как в былые времена, бесшабашное веселье. Связан голубок, окольцован, скован невидимыми цепями, однако тоскует по свободе. Ох как тоскует…
