– Такое обязательно должно материализоваться, – думал Егорка и сладко улыбался.
Вот и Просеков в последнее время стал так же подолгу сидеть, задумавшись. Одевая на крупный нос роговые очки, он вдруг удалялся от реалий. Взгляд его упирался во что-нибудь неподвижное. Все понимали – Просекова здесь нет. Нет, он не выпадал из текущих событий, не пропускал вечерних посиделок с гитарой и прочими радостями. Но он отсутствовал. Все понимающе переглядывались. По вечерам ему кто-то звонил на общий телефон в коридоре, потом ещё. Наконец в один из вечеров Просек заговорил…
– Мужики, – начал он негромко и низко.
Просек не умел красноречиво говорить. Получалось это у него скучновато и односложно. Только главнее было не то, как он говорит, а о чём. А говорил он вот о чём…
– На лето есть хорошая работа. Надо перекрыть крыши в целом посёлке на Севере. Посёлок называется Заливино. Можно заработать реальные деньги. Надо человек двадцать пять, с руками.
Под сводами комнаты повисла звенящая тишина, сродни той, что случается в зените июльского дня. Все понимали, затевается что-то стоящее. Не проморгать бы.
– Инструментом обещают обеспечить, жильём. Еду готовить можно у меня дома.
Секрет раскрылся просто. Просеков родом был из этого самого Заливино. Егорка удовлетворённо хмыкнул. Перед глазами ясными очертаниями замаячили: бас-гитара, колонка, магнитофон, холодильник, да много чего…
Все притихли. Нет, они не смутились и не испугались. Работать вместе приходилось, и не один раз, но то были вагоны, баржи, машины с водкой, кирпичный завод. Только это одно дело, а тут масштабище. Расходиться не хотелось, пошла вольная дискуссия о том, кто, что умеет делать и о чём неплохо бы до отъезда осведомиться у знающих людей.
Егоркин отец умел всё, к этому приучал и его. Хотя мальчишкам интереснее всего было конечно «про войну». На их любопытство он всегда отвечал:
– Что интересного про то, как люди один другого убивают. Давайте я вам лучше про самолёты расскажу. И рассказывал, а мальчишки слушали, раскрыв рты. Они были первым послевоенным поколением, которое, не увидев ту страшную войну, продолжали ощущать её присутствие. Всё вокруг слишком живо напоминало, что жуткое событие не ушло навсегда. Многие фронтовики до сих пор носили солдатские гимнастёрки. Они давно выцвели и выносились до неузнаваемости, но это были те самые гимнастёрки, в которых они потели и мёрзли в окопах на ушедшей войне, которая на многие десятилетия впиталась в кровь всех, включая мальчишек.
У отца был один интересный орден, не наш, французский, с ленточкой и крестом. Когда его окончательно одолели с расспросами, он рассказал, как уже в конце войны в Восточной Пруссии они вдвоём с водителем на «ЗИСе» пробивались к своему аэродрому из Тильзита в Инстербург. По пути увидели воздушный бой. Три самолёта с воем, пикируя и взмывая, ходили вокруг широкой каруселью. «Як» отчаянно дрался с двумя «мессерами». Одного он вскоре сбил. Фашист свалился в «бочку», завыл и пошёл в сторону, но в это время откуда-то из-под облаков на «Як» спикировал второй фашист и пропорол его сверху длинной очередью. Наш ястребок задымил, начал падать под острым углом, однако взрыва не последовало… Отец прыгнул в кузов, чтобы лучше видеть поле, и они погнали. Место падения нашли быстро. Но едва успели вытащить лётчика из горящей машины и упасть в первую попавшуюся канаву, как самолёт взорвался. Вслед за этим «мессер», промелькнув над ними чёрной тенью, начал долбить из пулемёта. Он заходил ещё и ещё, сжёг «ЗИС», прошил крупными стежками несколько раз поляну. На войне очень важно, чтобы везло. В этот день всем им точно повезло.
