Затем Романов сел на кушетку, стиснул виски, закачался взад-вперед. Все это напомнило дурную пьесу. «Интересно, как они выкарабкаются из этой пошлятины, – подумал Крылов. – Ситуация! А черт с ним, лишь бы узнать, где Наташа».
– Вот и познакомились, – сказал Крылов. Романов поднял голову.
– Простите. Нервы и прочее. – Он повертел пустую бутылку. – Я думал, вы из Дворца культуры. Очень смешно.
– Я вам говорил, – сказал Крылов, – вы не слушали. Романов передернулся.
– А-а-а, так даже интереснее. Значит, вот вы какой. – Ухмыляясь, он оглядел Крылова. – И что это она в вас нашла? Физиономия у вас примитивная. Ситчик в горошек. Неудивительно, что я вас за администратора… Ситуация.
Так неожиданно было, что Романов произнес то же самое слово, что Крылов чуть не рассмеялся. Это слово чем-то объединило их.
– Вы чего приехали? Раздел имущества? – Романов изо всех сил иронизировал.
– Куда она уехала?
– Вы не знаете? Великолепно! – Романов развалился на кушетке, забросил ногу на ногу. – Я вас приветствую. Значит, у нее кто-то третий. Брошенный муж – жалкое зрелище, не правда ли? Я из-за нее работать не могу. От вас никогда не уходила женщина? Отвратительная штука. – Он старался изобразить циника и не мог. – Но я работать не могу, а без работы я пропал. Стерва. Вышибла подпору, – застонал, раскачиваясь из стороны в сторону. – Что мне делать, Крылов, посоветуйте. Видите, мне нисколько не стыдно. Вы ведь умненький. Семья разрушена. С вас все началось. Вы ей наговорили, натрясли свою труху ученую. Знали, что она замужем, что у нее сын, неужто не стыдно? Подлость – так это называется. Подлец вы!
«Чего ж стыдного – любить стыдно?» – подумал Крылов. От ругательств становилось тоскливо. Почему они должны ненавидеть друг друга? – спрашивал себя Крылов. Два человека разговаривали, спорили о картинах, потом узнали, что любят одну и ту же женщину, и с этой минуты должны стать врагами! Обязаны. Сами себя заставляют. Как будто вражда поможет кому-нибудь из них.
– …Она вернется, вернется, – исступленно твердил Романов. – Не останется она с вами. Разве мы плохо жили? Квартира новая. Помогите мне, для вас это что – эпизод…
Эпизод… Боже ты мой, как точно он попал, ведь тогда казалось, что это всего лишь эпизод. Почему бы не поухаживать. Все было так красиво, сплошная лирика. Но в глубине души он не верил своим чувствам, не верил ни себе, ни ей.
– …Ну согласен, вы любите, – испуганно поправился Романов, – но для меня тут вся жизнь. Работать не могу без нее. На улицу не хочу выходить. На солнце смотреть противно. Все противно. – Он закрыл лицо руками и заплакал.
Крылов отошел к окну.
«И я не могу без нее, и он не может без нее. Хороший художник или плохой – при чем тут это? Ему, пожалуй, хуже, у меня хоть есть работа».
Нога болела, Крылов незаметно ощупал колено, присел на стул. Романов торопливо утерся рукавом, подбежал к нему:
– Поезжайте к ней, уговорите ее вернуться. А? Она вас послушает. Любые ее условия приму. Помогите, миленький, вы один можете помочь.
Крылов отвернулся.
– Глупо, что я вас прошу? Я сам знаю, глупо и мерзко. Но мне все равно. Я сейчас на все согласен.
– Хорошо, – сказал Крылов, – давайте ее адрес.
– Сейчас, сейчас, – заторопился Романов. – Вы обещаете? Честное слово? Хотите, я вам подарю любую картину. Просто так, на память. Вы не обижайтесь, не в уплату…
Он поспешно натягивал носки, искал туфли, предлагал поехать куда-то обедать, посмотреть город.
