Сочинения. Том 3. Великие революции. От Кромвеля до Путина - страница 3

Более того, за последние несколько лет радикальным образом изменилось само отношение российского общества к оценке произошедших событий как революции. Вплоть до конца 1990-х годов многие, даже проницательные исследователи никак не желали признать того, что российская трансформация представляет собой явление, однопорядковое великим революциям прошлого. «Где вы видите революцию?» – нередко слышали мы от ученых и политиков.

А потом вдруг все как-то само собой изменилось. Тезис о революционном характере происходящей в России трансформации превратился буквально в общее место политических и интеллектуальных дискуссий[4]. Рассуждать о российской революции стало чуть ли не модой, как и использовать применительно к нашей жизни последнего времени термины «якобинство», «термидор», «бонапартизм» и иные подобные им. И вот уже сборник статей к десятилетию посткоммунистических реформ выходит под заголовком, вызывающим в памяти однозначные ассоциации, – «Десять лет, которые потрясли» (2002). И вот уже Президент России В. Путин в Послании Федеральному Собранию в 2001 г. рассуждает о завершении революционного цикла.

Словом, как это нередко бывает, гипотеза, которая поначалу казалась ересью, стала банальностью. Вряд ли мы можем сожалеть об этом.

Мы благодарны издательству «Вагриус», предложившему подготовить второе издание данной книги.

Бурные события, охватившие в конце 80-х – начале 90-х годов XX в. страны Восточной Европы и Советский Союз, поставили много непростых вопросов перед специалистами по теории революций. С одной стороны, резкая смена политических режимов, масштабный и системный характер осуществляемых преобразований, а в ряде случаев и большая роль народных движений «снизу» в происходящих событиях однозначно указывали, что эти страны переживают революционные потрясения. С другой стороны, наблюдаемый кризис совершенно не укладывался в принятые теории революции. В теории господствовали взгляды на революцию как на феномен отсталых, неразвитых обществ, характерный для аграрно-бюрократических монархий прошлого и современных государств «третьего мира». В то же время многие известные исследователи революций вслед за Самуэлем Хантингтоном полагали, что как западные демократии, так и коммунистические режимы обладают существенным потенциалом политической стабильности и не подвержены революционным катаклизмам (Huntington, 1968).

Вот почему даже тогда, когда революционный характер преобразований в коммунистическом мире был достаточно очевиден (а в Советском Союзе само политическое руководство заговорило об этом уже в 1987 г.), специалисты по теории революции оставались приверженными традиционным представлениям об устойчивости этих режимов[5].

Для адекватного анализа феномена современных революционных преобразований недостаточно признания того, что «Россия, а также прилегающие к ней государства бывшего СССР и Восточной Европы прошли через фундаментальные политические, экономические и социальные преобразования, сопоставимые по масштабу последствий лишь с Великой французской и большевистской революциями» (McFaul, 1996. Р. 169). Невозможно просто вписать новые примеры революционных катаклизмов в имеющуюся теоретическую схему, поскольку она не приспособлена к объяснению событий, происходящих в достаточно развитых, высокоурбанизированных, высокообразованных обществах. В свете нового опыта революций сами представления о предмете, существующие на данный момент в науке, нуждаются в серьезном пересмотре. Одна из задач этой книги – прояснить хотя бы некоторые аспекты взаимосвязи революционного опыта конца 80-х – 90-х годов XX в. и теоретических представлений о феномене революции.