Сначала его лицо выражало внимание, потом процесс осмысления, затем недоумения и наконец презрения к коллегам.
– Идиоты, это томатный сок. Пожрать толком не дали.
Эксперт сам приступил к допросу, в процессе которого выяснил, где теперь может находиться Ирочкин муж.
Колян вспомнил номер телефона Витюли, тому позвонили, и после пятиминутного гудения трубка охрипшим от принятого голосом хозяина ответила.
Эксперт представился, попросил разбудить Ирочкиного мужа и, когда тот взял трубку, велел срочно вернуться домой, пригрозив в случае задержки арестом. Законопослушный муж через мгновение был дома.
Убедившись, что все живы, убитых, зарезанных, покалеченных нет, полиция составила протокол и уехала. Соседи тоже разошлись. Ирочка осталась на кухне одна. Муж не до конца понявший, что произошло, походил по комнате, поворчал и тоже пришел на кухню.
Ирочка посмотрела на него и зарыдала. Она плакала сначала просто потому, что началась истерика, потом из-за того, что хотела зарезать своего дурака, да не сумела. Потом плакала потому, что любила его, любила, несмотря на вечное безденежье. Плакала из-за неудавшейся жизни, из-за того, что осенние сапоги прохудились, а купить новые нету денег. Плакала из-за того, что надо помогать дочке, только начинавшей самостоятельную жизнь, но нечем. Муж обнял её, начал успокаивать, гладить по голове и говорить, что всё пройдет, образуется, что будет хорошо.
А Ирочка сидела и заливалась слезами, уткнувшись в его мягкий живот, в майку, вылезшую из-под рубашки с оторванной пуговицей, и плакала от счастья, что не зарезала его, такого родного и любимого.
Обыкновенная история
(К И. А. Гончарову отношения не имеет)
1
Речинск – город. Обычный, зачуханный. Называется Речинск потому, что стоит на берегу реки. Всё в нем обыкновенно, как везде. Писал Салтыков-Щедрин сто с лишним лет назад про другой город, а будто про теперешний Речинск. Одно отличие – этот на юге. Потому с начала июня и до середины августа пекло за сорок, а то и за пятьдесят. Вечерами, когда жара отступает и ветерок приятно остужает измотанное солнцепёком тело, горожане, переделав обычные дела, выбираются из домов. Которые помоложе – прохуливаются по набережной, прохлаждая организм пивом, отчего к утру закоулки и задворки смердят аммиаком, а домашние псы, когда их поутру выводят из квартир, столбенеют, воют, а то и падают замертво. Народ постарше сидит на лавочках, обсуждает, какая завтра будет погода: «Сколько градусов – сорок или сорок один?» Спорят до хрипоты. Иногда из-за этого даже мордобои случаются. А одного настырного пенсионера прибили. Почти до смерти. Но это было давно, когда из главного фонтана по вечерам вылетала и струилась вода, а по ночам квакали лягушки. Теперь лягушек нет, да и народ притих. То ли посолиднел, то ли поумнел. Сан Саныч ни к молодым, ни к ветеранам не относится, потому любит, переделав домашние дела, выпить рюмашку-другую, выйти из дома и неспешно брести по улице.
А еще больше любит остановиться в маленьком скверике поблизости от фонтана, глянуть вверх, на небо, увидать звезды, удивиться этому чуду, ехидновато подумать: «Как это они сами, без электричества и разрешения светят, а налогов и ничего другого начальству не платят?». А потом засмотрится, забудет про сарказм и под мигание звезд слушает городских сверчков и выдумывает, будто сами звезды и свиристят. Такой у него склад натуры.
