Читая оба рассказа, мы видим, что не все обвинения, обращенные, как предполагалось, к Макам, могут быть им (или только им) предъявлены.
Вот что у Нгуен Зы отшельник-дровосек говорит о короле: «Он лжив, коварен и любострастен. Не он ли понуждает народ из последних сил возводить Дворец Золотой вазы и опорожняет до дна казну, пролагая Пестропрекрасную улицу? Не он ли разбрасывает парчу и камку, швыряет жемчуга и каменья? Золото для него – что сорные травы, а деньги – как грязь… Справедливые кары, темница и казни – все отменяется за мзду, а должности и знания достаются денежным людям!.. Награждают льстецов и секут головы тем, кто возвысил голос за правду».
Но Маки не возводили пышных дворцов, строилось самое необходимое.
А теперь – слово другому человеку (он тоже говорит о короле): «Возводил столько строений, что… в горах не хватало леса утолить его алчность… требовал столько соуса и соли, что в море не стало живности насытить голодную пасть». Не правда ли, похоже?
«Вельможи с чинами, – продолжал дровосек, – следуют слепо владыке в большом и в малом… Все без изъятия если не корыстолюбцы то горькие пьяницы, не бездельники и гуляки – то уж наверняка кознодеи, алчущие власти… И нет никого, кто бы затеял… большое дело на благо народа».
Прислушаемся к еще одному голосу, бранящему короля: «Дал волю льстецам… отдалился от честных людей, вынудил прямодушных бежать и таиться. Звания и чины исчерпаны, а они все алчут наград. Поборами и податями изъял все до последнего волоска, бросаясь добром, словно прахом и грязью. С приближенными обходился как с псами и клячами, а на простых людей глядел как на сорные травы». Снова похоже, не так ли?
Откроем секрет: диалог этот с вымышленным персонажем Нгуен Зы вели реальные лица, царедворцы Нгуен Зык и Лыонг Дак Банг, и обличали они Ле Уи Мука!
Лис-оборотень в рассказе Нгуен Зы, понося Хо Куи Ли, говорит о восстаниях, мятежах и казнях бунтовщиков. Но восстания и казни приходятся в основном на первую четверть XVI столетия, когда правили Ле, а не Маки. И не о скрывшемся ли от державного гнева «злодее» Чан Као говорит Лис, упоминая «притаившегося в тиши» вождя другого, давнего восстания – Нгуен Бо. Тем более что ко времени действия рассказа Нгуен Бо уже семь лет как был мертв, и ошибка эта, чуть ли не единственная у обычно точного в хронологии Нгуен Зы, могла быть сознательным и ясным для современников приемом.
Значит, не только Маки и их царствование стали предметом обличения со стороны Нгуен Зы, он мыслил категориями своего времени, не дробя его на династийные и иные разряды. И выведенные им короли династии Хо – это не просто аллегорические изображения конкретных лиц, но обобщенные образы «дурных правителей». Создание их знаменовало новый шаг в развитии вьетнамской прозы.
Заметим в скобках, что Нгуен Зы прибегал и к прямой литературной трансформации фактов, заведомо известных читателям.
Один из персонажей его «Рассказа о беседе стихотворцев в уезде Золотых цветов» – знаменитый поэт и сановник Шай Тхуан. Но, коль скоро Нгуен Зы писал о его книге, он не мог не знать, что собрали ее после смерти поэта его сын Шай Кхак и ученик До Тинь Мо (написавший к ней предисловие). Оба они были современниками Нгуен Зы. Но писатель вывел в качестве собирателя книги вымышленное лицо – школяра Мао Ты Биена, ибо это давало больший простор для авторского замысла.
